Террин из зайца
Шрифт:
– Были важные дела, – коротко ответил Штирлиц.
На этот раз пастор превзошел самого себя. Кроме лыж и скейта у него с собой было два больших рюкзака и маленький кожаный саквояж.
– Камеру с собой беру, – пояснил пастор. – Поснимаю, слайды сделаю…
– В следующий раз на поезде поедешь, – буркнул Штирлиц. – С нами еще дети, не забывай.
Пастор в ответ обиженно засопел.
Кэт тоже была недовольна. Дети капризничали.
«Как лохи едем, – досадовал про себя Штирлиц. – Для полной картины не хватает только ящика с рассадой. И трех спиннингов в придачу».
На выезде из Берлина его тормознули. Офицер дорожной полиции долго светил фонариком в документы, щурился, пытался сквозь запотевшие стекла разглядеть лица пассажиров.
– Левый габаритный фонарь у вас не горит, – тускло сказал он.
Штирлиц полез было в задний карман за штандартенфюрерским удостоверением, но передумал и сунул полицаю десять рейхсмарок.
Пастор увидел это и собрался выйти из машины, чтобы устроить скандал. Штирлиц силой впихнул его обратно.
– Совсем оборзела дорожная полиция! – бушевал пастор. – Даже штандартенфюрерам СС приходится давать им взятки! Хамье!
Дети опять заревели. Кэт нервничала.
– Где вы копались столько времени, Штирлиц? – сварливо спросила она.
– Где надо, там и копался, – отрезал Штирлиц. – И вообще я узнал рецепт вестфальского горохового супа!
– О, вестфальский гороховый суп! – мечтательно закатил глаза пастор Шлаг. – Сейчас он куда-то пропал, а раньше, еще до Гитлера, его чудно готовили в ресторанчике «У Тельмана». Причем старик Эрнст делал это прямо в зале, на глазах у публики.
Штирлиц вздрогнул. Машина вильнула.
– И как же он это делал? – деревянным голосом спросил Штирлиц.
– Сначала он отваривал небольшой кусок постной свинины. Потом жарил шкварки…
Штирлиц слушал рассказ пастора с каменным лицом. Все совпадало почти до мелочей.
– …вливал немного сливок, перемешивал и снимал с огня, – закончил рассказ пастор Шлаг. – Вот так готовил этот суп старина Тельман. А когда к власти пришли наци, они упекли Тельмана в концлагерь, а суп засекретили.
Пастор ностальгически взгрустнул. Штирлиц вдруг почувствовал к нему острую неприязнь.
– А знаете что, пастор? – не удержался он. – Теперь нам как бы и ни к чему ехать в Швейцарию. Задание выполнено, можно возвращаться.
– Постойте, постойте! – заволновался пастор. – Как это ни к чему. Я в этом сезоне еще ни разу не вставал на лыжи. Вы что, смеетесь, Штирлиц?
Штирлиц молчал. Время от времени вывозить пастора
– А как же я? – подала сзади голос Кэт. – А дети? Ты чего взбеленился, Штирлиц? Из-за того, что пастор тоже знает твой рецепт? Так пристрели его, и дело с концом!
– Я тебе дам «пристрели», рязанская морда! – заорал назад пастор Шлаг. – Я тебе такое «пристрели» покажу, что ты три дня на задницу сесть не сможешь!
– Тихо, тихо, – поморщился Штирлиц. – Не ругайтесь. Все нормально. Мы едем в Швейцарию.
Пастор и Кэт враждебно замолчали.
– Сейчас только проведем маленький радиосеансик…
Штирлиц ударил по тормозам. Машина косо съехала на обочину. Пастор стукнулся головой в стекло. Дети попадали на пол. Пролетевшая мимо фура обдала Штирлица длинным густым сигналом.
– Штирлиц, дурак, ты что делаешь? – завизжала Кэт.
– Рацию забыли, – мрачно сказал Штирлиц.
– Ё-моё! – присвистнул пастор, потирая лоб. – Как это мы так облажались?
Кэт вполголоса выругалась. Штирлиц развернул машину.
– Что теперь? Возвращение резидента? – осторожно сострил пастор Шлаг.
– Ну да! – рявкнул Штирлиц. – А что делать? Голубей за линию фронта посылать?
– Как ты только голову в своем сейфе не оставил? – сердито сказала Кэт. – Надо же, рацию забыл! Тоже мне разведчик!
– Эй! Кто у нас вообще-то радистка?! Я или ты?! – вскипел Штирлиц. – Ишь, сопли распустила! Ути-пуси, Андрюшенька! Фигли-мигли, Гансушенька! Покушаем кашки, кашка вкусненькая! Ложечку за родину, ложечку за Сталина! Рано расслабились! Понятно?!
Назад ехали молча.
Штирлиц вытащил рацию из тайника и с трудом втиснул ее между чемоданами пастора.
«Нет худа без добра, – отметил он про себя. – В этой куче ее уж точно никто не заметит».
На выезде его остановил все тот же полицейский.
– У вас левый габарит не горит, – сообщил он Штирлицу. – И машина перегружена.
Штирлиц терпеливо сунул ему двадцатку. Размахивать эсэсовским удостоверением было бы все-таки непрофессионально.
– Еще червончик? – язвительно поинтересовался пастор.
– Хрен! Двадцать! И ничего не сделаешь. Такая модель: колесо пнул – фонарь горит, в салоне пукнул – не горит. Я уже и лампочки менял, и контакты. Все бесполезно.
– Можно и разориться, – посочувствовал пастор Шлаг.
– Если я в форме, они никогда не останавливают. Но во время командировок дерут в три шкуры. Он еще про ремни безопасности не вспомнил…
Дети задремали. Кэт тоже клевала носом.