Территория моей любви
Шрифт:
И еще что мне кажется чрезвычайно важным – это простота отношения к ним, не та простота, которая, как говорится, хуже воровства, а простота, если хотите, какая-то даже деревенская, народная, даже по отношению к рождению ребенка. Я помню, как позвонил Наде, мне нужен был чей-то телефонный номер. Она сказала, что мне через двадцать минут перезвонит ее муж Резо и продиктует номер. А спустя двадцать минут перезвонила сама Надя и сказала, что она только что родила. Это очень о многом говорит.
То же самое – Аня. Она родила первого мальчика, Андрея, после того как принимала гостей и родных у себя дома. И мы были
Точно так же было с ее маленькой дочкой, родившейся третьей в их семье, после Андрея и Сергея. Она умудрилась на протяжении всей беременности быть совершенно незаметной и практически убереглась от зоркого и не всегда доброго взгляда журналистов и фотографов.
На семейном вечере в честь 100-летия С. В. Михалкова, с В. В. Путиным
В те дни беременности, когда уже ее было трудно скрыть, она путешествовала, уезжала, ходила по музеям в Европе и Америке. И, вернувшись, казалось бы, легко и незаметно родила девочку. Я тоже узнал об этом только тогда, когда Таня сказала, что надо поехать в роддом и забрать Анечку с дочкой Лидочкой.
Замечательная, народная простота отношения к появлению новой жизни! Эта простота бесконечно далека от показных утонченных волнений женщин, принадлежащих к богемному обществу, которые втягивают в свою беременность не только семью, но и по возможности весь окружающий мир.
Николина Гора, московская квартира и Щепачиха
Место это очень старое, известно века с пятнадцатого, по-моему. Сначала тут был погост, а потом на его месте основали небольшой монастырь, который назывался Святой Никола на Песку. Потом монастырь потихоньку оброс крестьянскими домиками и превратился в деревню, которая стала называться Никольское-на-Песку.
По сути дела, Николина Гора, как и другие старые поселки – Красная Пахра или Переделкино, – некий поселок, в котором еще жили люди, рожденные и воспитанные до 1917 года.
Это место прежде не считалось сверхпрестижным. В свое время здесь была обычная деревня. Достаточно далеко от Москвы, переправа через реку понтонная, никакого моста, зимой вообще ходили по льду. Весной, в половодье, река разливалась так, что подступала к самой горе, какой уж тут комфорт и престижность.
Неповторимый колорит и притягательность у этого места существуют именно благодаря людям, которые тут жили. Это был особый класс людей, воспитанных в дореволюционных традициях. Там строили дачи Отто Шмидт, Викентий Вересаев, Владимир Мясищев, Сергей Прокофьев, Петр Капица, Святослав Рихтер, Андрей Туполев – всех не перечислишь. Даже если посмотреть строения – они ставились не напоказ.
Участок на Николиной Горе отец взял в 1950 году. Он находился на самом спуске с горы. На участке был маленький деревянный дом и какой-то сарайчик – больше ничего. Еще когда не был построен наш дом, мы довольно часто гостили в Буграх, у моего деда Петра Петровича Кончаловского. Надо сказать, что тот дом, и эта атмосфера в нем, и все, что вокруг, настолько запали мне в память и в душу, что практически во всех своих фильмах, где речь шла о какой-то помещичьей усадьбе или даче, я подсознательно заставлял художников планировать декорации, располагая комнаты так, как они были расположены в моем детстве в дедовском доме.
Дом в Буграх был выкрашен в светло-серый цвет с белыми балясинами балконов и перил. И моя мама, создавая планировку нашего дома на Николиной Горе, покрасила их в те же цвета, как бы перевозя свои воспоминания из жизни в Буграх, в доме отца, на Николину Гору.
Со временем, когда мы, дети, выросли и в доме стало тесно, мама с отцом построили еще одну дачу на том же участке, рядом со старым домом. Старый дом остался нам, точнее, мне – брат довольно скоро уехал за границу, строил там свою жизнь и бывал на даче не так часто.
Мы жили, рождались и подрастали уже наши дети.
Я помню, как скрипела каждая ступенька, звенела щеколда… Но дом ветшал. Настало время, когда он будто сам попросил: «Ребята, тяжело мне уже так стареть…»
Я помню летний день, когда было принято решение его ломать. Это был удивительный момент. Собрались друзья, их было много. Прощались с домом, много ели, пили, смеялись, обсуждали новый проект. Кто-то сказал: «Может быть, повременить? Пока он еще живой». И в это время с грохотом упала большая дверь, ведущая на веранду. Это было абсолютно неожиданно и никак материалистически не объяснимо. Потому что никаких признаков того, что дверь должна упасть, никто никогда не замечал. Она просто упала, вырвав петли, на которых висела. И это стало знаком того, что дом сам хочет уйти.
Семья Михалковых возле старого дома на Николиной Горе. 1990-е гг.
Я выстроил новый дом ровно на том же фундаменте, на котором стоял старый. Не знаю, насколько это справедливо, но мне казалось, что, если оставить этот фундамент, через него каким-то образом в дом может передаться та атмосфера, которая была в старом доме, стоявшем на этом самом месте.
Дом получился красивый, компактный, как мне кажется, очень стильный. Многие его части выполнены из ореха. Строился он довольно долго, года три… И три Новых года мы последовательно встречали сначала в шубах в начинающем строиться доме, практически на улице, потом уже в подведенных под стропила стенах, а после уже – в доме, где было тепло, но не было ни мебели, ни посуды. Все привозили с собой.
Вообще деревянный дом создает необыкновенно уютную атмосферу. Ко всяким хай-тековским интерьерам у меня не лежит душа, сразу себя чувствую, как в больнице. Сама жизнь полна красок, притом вовсе не беспримесных, стерильных, так пусть и в доме будет все естественным. Уж коли ты сторонник реализма, то пусть будет все как в жизни – и мебель вся разная, и комнаты совершенно не похожие друг на друга. В дом на Николиной Горе практически ничего специально не приобреталось, а некоторая часть мебели перешла по наследству: к примеру, кровать из карельской березы в виде ладьи.