Тесная кожа
Шрифт:
– У вас есть спички?
– пробормотала она, оглядываясь.
– Хочу сжечь, мне тут сунули, здесь неверно написано.
Она показала Познобшину маленькое евангелие.
– Или возьмите себе.
Брон взял книжечку, положил к щепке и отвернулся. Женщина развернулась и быстро засеменила в сторону Дворца Культуры.
От нечего делать, он завернул в аптеку, где долго мучил продавщицу вопросами про клизму: что она - наружное или внутреннее? Потом собрался рассказать ей про царя Асу и руки в тазу, но та сбежала и прислала вместо себя другую, страшную.
Удовлетворения
Мусора в карманах прибавлялось: камешки, пробки, горелые спички.
Брон завернул в пельменную и там продолжил заигрывать с нечеловеческим. Он приправил блюдо щепоткой песку, и масло, которым были облиты пельмени, похрустывало на зубах. Когда он вышел, сытый и недовольный, его внимание привлекло дорожно-транспортное происшествие. Водитель маршрутного такси зазевался, глядя на мальчишку-велосипедиста, который, словно был то юный демон и знал заранее, какой объявить фокус, отпустил руль и, продолжая бешено крутить педали, чуть ли не молитвенно воздел руки. А белый пунктир шоссе делит шоферов на правых и левых, белых и красных. И вот пошел на брата брат. Последовал удар: машина врезалась в автобус дальнего следования, кативший навстречу, из водителей пошла кровь.
Познобшин, размахивая руками, пересек стенавшую улицу и вошел в маленькое кафе. Там сидела Ши - сухая, как щепка. Она пила пятую чашку кофе.
Сказав себе, что дела идут просто замечательно, и с каждой минутой все лучше и лучше, Брон плюхнулся напротив. Он нагло встретил взгляд черных пуговичных глаз, смотревших исподлобья, поверх остывающей чашки. И увидел себя со стороны: кудрявый мутноглазый жлоб, косящий под американское окей. Гомо сапиенс в одной из наиболее гнусных ипостасей. Спасаясь, он оторвал себе пуговицу и щелчком направил ее к соседке.
– Подарок, - объяснил Познобшин бесцветным голосом.
Это для начала. Уже что-то. Уже непонятно.
Ши накрыла пуговицу шоколадной ладонью.
– Мои родители - с другой планеты, - сказала она.
– Еще у меня рак.
Брон, растерявшись, отобрал у Ши чашку, отхлебнул и улыбнулся. После он подумал, что его губами воспользовался кто-то другой.
– Мы завтракали, - Ши вскинула брови, разыгрывая удивление.
– Очень по-американски. Папа - в галстуке, мама - в джинсах. Тосты и джем, молоко. Они доели, а после папа печально вздохнул и сказал, что они с мамой инопланетяне. Они раньше молчали, но вот теперь говорят. Мама стояла рядом с ним и вся сияла. Папа сообщил, что накануне их навестили маленькие зеленые человечки с огромными каплевидными глазами. И хлопнул в ладоши. Они с мамой тут же пропали, и я до сих пор не знаю, где они. На столе осталась посуда, утренняя газета. Папин пиджак висел на спинке стула, а мамин передник был аккуратно сложен и лежал на
Брон осторожно оглянулся на выход. Еще убьет. Мало ли, что ему не по нутру - он остается человеком, и не желает болеть, умирать, подвергаться побоям, сидеть в тюрьме или в сумасшедшем доме; он стоит, как стоял, на островке безопасности с занесенной ногой. Мимо летят маршрутки и автобусы. В голове мелькнула мысль, что нужно пойти к стойке и что-нибудь взять, чтобы не выглядеть нелепым, хотя именно нелепым он и собирался быть.
– Остыл? Решил удрать?
– Ши вновь поднесла чашку к сморщенным, как горелая фольга, губам.
Собравшись с духом, Брон наморщил нос и пожал плечами. Это будет его прощальный жест. Если события начнут разворачиваться, он уйдет от греха подальше.
– Я не кусаюсь, - Ши, не мигая, смотрела на него.
– И никому нет до нас дела. Сиди и не дрожи.
Познобшин помолчал, потом вполне по-человечески протянул руку и представился:
– Брон.
– Ши, - та без интереса подержала двумя пальцами его кисть.
– Скучаешь?
– Не без того. Хотите выпить?
– Нет, - покачала головой Ши.
– Ты иди, бери, на меня не оглядывайся. И вообще наплюй на всех. Это все не люди, это то, что от них осталось. Набор жестов и слов, и ничего больше. Святой Грааль потерян - может, растворился в желудках, может - высрали.
– Ты придуриваешься, - Брон откинулся на спинку стула.
– Я понял. Мелкая злоба на маму с папой, мелкие гадости. И большая проблема со здоровьем.
– Это уж мое дело, - усмехнулась Ши.
– Мне все равно, что ты считаешь. Я сама с собой разберусь. Как-никак, я дочка инопланетян.
– У тебя довольно жалкое амплуа, - заметил Познобшин.
– Вот мне, к примеру, не хочется быть человеком. И все. Ты не находишь, что в неопределенности больше вкуса, изысканности?
Ши обреченно вздохнула.
– Как меня достало - все объяснять, кто бы знал. Ты уши мыл? Я не инопланетянка, я дочь инопланетян. Слушать надо внимательно. Мои родители с виду были совершенными людьми. Это они считали, что превратились в пришельцев. Я же говорила: зеленые человечки с каплевидными глазами. Явились и что-то проделали. Возможно, брали их к себе на тарелку давным-давно, скрещивали там, изучали. Потом родилась я, они и меня изучали. А папа с мамой постепенно менялись, пока... Боже - кому я это рассказываю? Что ты там сартикулировал? Человеком надоело быть? Ну-ну. Много бы я дала, чтобы быть человеком. Но, - она подняла худой, узловатый палец, - настоящим, всамделишным человеком, с начинкой. А не как эти...
– она махнула в зал.
Сердце Брона на секунду замерло. Ему вдруг показалось, что Ши может говорить правду. В следующее мгновение он уже этому не верил, но ощущал нечистое влечение к фигуре, сгорбившейся напротив и больше похожей на головешку, чем на женщину. Он понял, что о лучшем не мог и мечтать: сойтись не с человеком, но черт-те с кем. Готовый кузов для груздя. Шершавый борт, обугленные доски, столбнячные занозы, мышиный помет.
– Мечтаешь отыскать Грааль?
– спросил он, чтобы что-нибудь спросить.