Тесная кожа
Шрифт:
– Вынесу рюмку, - расчувствовался дачевладелец.
– Не надо, он здесь выпьет, - возразила Ши.
– Это один из гостей.
– Этот?!
– ужаснулся Вавилосов, да и Брон испытал неприятное чувство. Он понимал, что следует верной дорогой, однако избыток мерзости, сопровождавшей его в пути, нет-нет, да и действовал на нервы. Познобшин по-прежнему не был уверен, что преодоление в себе человеческого должно быть непременно связано с откровенно гнусными явлениями.
– А что такого?
– удивилась Ши.
– Это Выморков, он же Брат Ужас. Я познакомилась с ним в переходе метро, он там просил подаяние. Прибыл
Брон озадаченно почесал подбородок. Запущенный, небритый три дня, он сам походил на черта.
– Ну и зачем он нам нужен, со своим покровителем?
Ши укоризненно покачала головой.
– Поди-ка сюда, - приказала она.
– Ближе. Еще ближе. Дай ухо.
Ногти впились в хрящ, бедный мясом; Брон сделал танцевальное движение.
– Слушай мудрую мамочку, - прошелестела Ши.
– Не будь снобом. Выморков изверился, устал, его ничто не греет. Идол, которому он поклонялся, жаден и глуп. Он требует поножовщины и мужеложства. Выморков пытался вести агитацию в городе, но его поймали и предупредили, что если он еще хоть раз откроет рот... короче, он совсем упал духом. Голодает, побирается, ест крыс и собак - что ему за радость быть человеком?
– Я не против, - начал оправдываться Брон.
– Просто я думал, что изгои изгоям рознь. Почему непременно сектанты? Почему не гений какой-нибудь непризнанный, светлый?
– Потому что гению хорошо, пускай его и гонят отовсюду. Гений с таким, как ты, из одного стакана не выпьет.
Кашлянул Вавилосов, о котором забыли.
– Милостивые государи, - пролепетал он тревожно.
– Я, соглашаясь вас принять, не рассчитывал...
Он покосился на окно, за которым Выморков уже беседовал с незнакомым мужчиной лет тридцати пяти, совершенно седым. Мужчина привалился к забору и говорил отрывисто, односложно; губы же Выморкова двигались веско и степенно.
– Вот и Горобиц, - равнодушно заметила Ши, не обращая внимания на Устина.
– Глубоко травмированный человек. Он бы рад остаться человеком, но кое-что увидел... однажды ему кое-что показали... кто он такой там, внутри...
– Что - тоже с Луны?
– осведомился Познобшин.
– Нет, отсюда... Но он, конечно, предпочел бы Луну.
Вавилосов стоял с потерянным видом. Тенор пел. Устину вдруг показалось, что он больше не властен ни над патефоном, ни над самим домом. Ему почудилось, что пришли настоящие хозяева. В следующую секунду он хотел возмутиться, но передумал. Его тянуло к Ши. Знаки, которые она ему делала, не оставляли никаких сомнений. Устин краснел, испытывая странную гадливость, от чего вожделение только нарастало. И он, как ни старался, не мог угадать дальнейшего развития событий. Мысли его зациклились на свальном грехе дальше этого фантазия Вавилосова не шла. Но ему хватало и свального греха; два эти слова кружились каруселью в голове, расшвыривая прочие мысли и не являя ни единой картины - какие-то плоские черно-белые фигуры, катающиеся клубком, в котором сливаются лица.
Выморков тяжело поднялся, повернулся к лесу задом, а к дому передом, и замер, неприятно улыбаясь. Горобиц бросил взгляд на
Ши булькнула, выплюнула на ладонь кровь и прищурилась.
– Это мои друзья, - обратилась она к Вавилосову капризным голосом. Но черные глаза глядели весело. Устин увидел, как она, тайком от Брона, подносит палец к губам.
– Впусти их.
Когда Устин, повинуясь, пошел открывать, Ши выложила на скатерть колоду карт, пятьдесят четыре штуки, и выбросила джокера под стол.
8
...Нависая над столом вонючей глыбой, Выморков чинно отпил из блюдца и спросил:
– Что за ягода?
– Гонобобель, - немедленно ответил Вавилосов.
– Похвально, - пробасил пилигрим и покрыл вареньем огромный ломоть хлеба.
Брон поежился, следя, как исчезает в бороде бутерброд. Рваная краюха, похожая на богато разукрашенную похоронную ладью, нырнула в грот, жадный до подношений.
Устин занес над стопкой графинчик, но Выморков прикрыл ее медвежьей лапой.
– Не употребляю, - сказал он рассеянно, привлеченный вареньями и соленьями.
Ши ковыряла вилкой кусок сыра.
– Что, Брат Ужас, - усмехнулась она, - плохо твое дело?
– Угу, - кивнул от, склоняясь над тарелкой.
– А что же твой небесный покровитель - молчит?
– Молчит, - прогудел брат Ужас.
– Мне б каплю его силы... Бедный я человек!.. Но все мы изменимся.
Тем временем Брон вступил в беседу с третьим гостем, пришедшим только что. Это был невзрачный молодой человек, чрезвычайно подтянутый и аккуратный. У него было очень бледное одутловатое лицо с узким, почти безгубым ртом; человек назвался фамилией: Холомьев.
– По-моему, я где-то вас видел, - задумался Познобшин, вертя тупой столовый нож.
– Это вполне вероятно, - с готовностью отозвался Холомьев.
– Наверно, во время рейда. Я исходил этот город вдоль и поперек.
– Во время рейда?
– не понял Брон.
Ши вмешалась в разговор:
– На нем наверняка была форма, вспомни. Гимнастерка, сапоги и нарукавная повязка.
Брон ударил себя по лбу:
– Точно!.. Такая красная с черным... Я еще подумал, что какая-то новая партия.
– Пока еще нет, - сказал Холомьев строго и коснулся узла галстука как бы с желанием ослабить, но узел остался, как был.
– Я тебе скажу, - Ши допила остатки из стакана и подожгла сигарету. Он был членом организации, которая утверждает жизнь активным способом. Забавно, что аббревиатура тоже звучит как "ужас", - она покосилась на Выморкова, который важно хлебал чай.
– Они объявили войну мертвецам, а заодно и всему, что с ними связано - похоронным конторам, церковным обрядам, кладбищам... перспективное дело, да?
– Перспективное, - подтвердил Холомьев.
– Но половинчатое.
– То есть?
– Я от них ушел, - вздохнул молодой человек, беря двумя пальцами соленую соломку. Откусив, он озабоченно уставился вдаль.
– Во первых, к смерти, которую они честят на все лады, приводит именно жизнь. Так что жизнь мне тоже разонравилась. Я хотел бы сделаться энергетическим процессом... бесплотной силой... пустые мечты, я знаю, но...
– Холомьев развел руками.
Брон внимательно слушал. Молодой человек повторял слова Ши. Процесс, и только процесс. Не бренный носитель, но перводвигатель - пусть не самый-самый, пусть дериват...