Тесные комнаты

Джеймс Парди

– Я охотно возьмусь и за неприятное дело, мэм.

Она посмотрела на него очень удивленно.

– Этот фильм помог тебе... лучше составить представление о его жизни?
– поинтересовалась мать Гарета, казалось, пытаясь оттянуть время.

– Он был и остается замечательным юношей... он скачет верхом, как будто он ветер... вольный дух, - с болью заключил Сидней. Он хотел было сказать как бог, но постыдился или побоялся слишком горячо восхищаться своим "подопечным".

– Он выиграл

немало наград на родео, - сообщила мать довольно равнодушным тоном, словно зачитывая по чьей-то просьбе заметку в газете.

– Может все-таки скажете, что это за неприятная процедура?
– спросил ее Сидней с упреком.

Ирен ответила не сразу. "Он уже несколько дней не опорожнял кишечник", - помолчав, наконец резко произнесла она. "Обычно мы помогаем ему вдвоем с Дэймоном..."

– Нет, - заговорил Сидней, сам испугавшись своего непомерного рвения, - доверьте его во всем мне... я хочу сказать, Ирен, такие вещи должен делать я. Это моя прямая обязанность, ведь теперь я отвечаю за него...

– Но, может быть, он пока не чувствует себя в твоем присутствии достаточно свободно... мне так неловко... что он схватил тебя за пальцы зубами.

– Да нет же, поймите, - Сидней старался сдерживать себя, - он совсем не хотел сделать мне больно... я даже и рад, что...

– Давай вначале немного посидим, - предложила Ирен, видя его растущее рвение.

– Конечно, как скажете.

Они перешли в гостиную и сели друг напротив друга в два массивных деревянных кресла, с подголовниками, украшенными латунным узором тонкой работы.

Мать Гарета вернулась к их разговору.

– Это очень утомительная процедура -- промывать ему кишечник.

Последние слова она произнесла через силу.

– Прошлой зимой он едва не умер. Врачи опасались, что у него кишечная непроходимость... Он не ест... и у него осложнена дефекация.

Ирен несколько смущенно употребила это медицинское выражение, не зная, будет ли оно понятно Сиднею.

– Ему станет лучше, я об этом позабочусь - обещал тот не без хвастовства.

– Я не сомневаюсь, Сидней.

Когда они вошли в комнату, Гарет встретил их стоя. Он тотчас бросился к Сиднею и спрятался у него за спиной, ища защиты, а потом закричал оттуда все тем же хриплым голосом, напоминавшим рев животного, однако на этот раз облекая свои вопли в слова: "Не подпускай ее ко мне, не подпускай!"

– Гарет, Гарет!
– сказала мать с болью, но теперь ее в голосе появилась гневная нота, а Сидней в свою очередь усомнился, не обманывает ли его память, ведь он думал, что Гарет не разговаривает, а тот, оказывается, мог изъясняться и весьма доходчиво, вот только в самом звучании его речи было так мало человеческого, что у Сиднея вдоль позвоночника вновь забегали мурашки.

Сидней взял подопечного за руку, чувствуя, как под кожей юноши трепещет частый пульс.

– Гарет, послушай, - снова заговорила мать.
– В прошлый раз мы слишком нервничали, боясь сделать тебе больно, вот и получилось ровно наоборот... Но сегодня

все сделает Сидней... Если ты только ему доверишься, то я знаю, что в его руках ты не почувствуешь боли.... Поэтому прошу тебя, милый...

Не тратя времени даром, миссис Уэйзи расстелила на постели плотные покрывала, достала из-под кровати внушительных размеров ночной горшок, тюбик мази и клизменный аппарат. Гарет вынырнул из-за спины Сиднея и стал наблюдать за происходящими приготовлениями.

– Я уже сходил в туалет, мама, ты ведь знаешь, - произнес он отчетливо и спокойно.

– Тогда это будет тем более легкая процедура, - ответила она.
– Сидней поможет тебе раздеться.

Миссис Уэйзи пришлось еще раз позвать Сиднея по имени, чтобы привлечь его внимание, потому что мысли его в эту минуту были далеко, а точнее сказать он был поглощен воспоминаниями, относившимися к тому времени, когда он сидел в тюрьме. Ему представилось, что он вот-вот сделает с этим беспомощным и загнанным в угол юношей то же самое, к чему другие заключенные - бывалые преступники - так часто и столько раз принуждали его самого в туалете и в душе, и о чем он испытывал потребность поведать Вансу, однако брат, которому, было бы самое место в церковном хоре - такой он был всегда непогрешимый и не желающий мараться никакой грязью - не допускал разговоров об этом.

– Сидней!
– взволнованный голос миссис Уэйзи, донесшийся до него, казалось, откуда-то издалека, вернул его в действительность.
– Что с тобой, Сидней...?

Ирен пришлось подойти к нему и обнять.

– Послушай, я могу сделать это и сама, - она обратилась к нему еще ласковее, чем к сыну.
– Ты выглядишь таким подавленным...

– Нечего там шептаться за моей спиной, - раздался сердитый голос Гарета, который уже лежал на постели, полностью раздевшись без посторонней помощи

– Думаю, в этот раз вам лучше выйти из комнаты, миссис Уэйзи...

Та посмотрела на Сиднея характерным пытливым взглядом. Потом медленно перевела глаза на Гарета, еще раз напоследок взглянула на Сиднея и вышла. Однако почти сразу вернулась.

– Теплая вода здесь, - Ирен указала на большой таз, стоявший на столе. Все готово и можно начинать вливание. Я буду рядом снаружи, на случай, если еще что-то понадобится.

– Вы лучше подождите внизу, мы тут все сами сделаем - посоветовал Сидней. К нему уже полностью вернулось самообладание.

– Хорошо, как скажешь,- согласилась Ирен. Уходя, он не решилась еще раз взглянуть на Гарета.

Сидней подождал пока не услышал, как она спускается по лестнице.

– Ну что, давай полегоньку, Гарей, я знаю, ты не против, что я это сделаю. Он накрыл рукой лоб больного.

– Ладони как льдины, - заметил Гарет, глядя на нового "помощника" расширенными зрачками.

Не сводя взгляда с подопечного, Сидней энергично растер руки, согревая их.

– Я все сам, Гарей, ты только не зажимайся. Он произнес это почти касаясь губами губ пациента.
– Повернись и мы в два счета с этим разделаемся.