Тесные комнаты

Джеймс Парди

– Ты чего, взаправду возьмешь их в обмен?

– Так точно сэр, за пакетик травки, еще как возьму.

– Ну ладно, а когда тебе их надо?

– Сейчас.

– Тебе их... чистыми отдать?

– Они мне нужны сию минуту, или никакой сделки.

– Но зачем они тебе, Рой? В смысле....

– Это уже мое дело.

– Как скажешь.
– Браен поднялся.
– Где мне их снять-то?
– он смущенно обвел комнату взглядом.

– Прямо тут, передо мной.

Недолго поколебавшись, Браен принялся раздеваться, но при этом на него напала ужасная дрожь. Юношу всего трясло.

Наконец Рой приблизился к нему и помог снять остатки одежды. Браен остался только в носках и ботинках. На него было больно смотреть, и он почти весь посинел.

Однако Рой рассматривал его трусы, как мастер ювелирных дел изучает часовой механизм.

– Ты вообще моешься, Браен?
– произнес он наконец.

– Ну так, особо часто, как и ты, - окрысился тот.
– А теперь гони мою травку, ну.

– Чистейший шелк, да еще и импортные. Париж, Франция, хм? Подумать только, сшиты вручную! Кто только тебе такие подарил?

– Хорош Рой, где моя травка?

Рой неторопливо оглядел его с ног до головы, отчего Браен вновь отчаянно покраснел.

– Видишь вон там маленькое бюро, на котором стакан? То что тебе нужно в первом ящике, в левом углу. Там для тебя пакетик.

Браен поковылял к бюро. От стыда, что его заставили ходить голым, он переставлял ноги как калека.

Браен открыл ящик бюро и взял там пакетик. Юноша довольно ухмыльнулся.

– А в третьем ящике найдешь мои старые, но чистые трусы. У нас с тобой один размер. По крайней мере в некоторых местах.

Браен обернулся и глянул на него с удивлением, а потом открыл ящик и поспешно натянул свежие трусы Роя.

Рой в свою очередь сел и принялся наблюдать, как тот одевается. Между тем он аккуратно сложил грязные трусы Браена и убрал их в большой синий целлофановый пакет.

– Браен, - сказал он, и голос его теперь звучал спокойнее. - Пойди сюда.

– Может, ты думаешь, что продешевил?
– Озабоченно спросил покупатель.
– Если что, у меня дома есть еще трусы, могу принести в придачу.

– Не надо мне твоих трусов, как будто сам не знаешь... Мне нужен ты.

– Это ты к чему, - спросил Браен надув губы, и лицо его залилось всеми оттенками румянца.

– Хорош держать меня за кретина, Браен. Я-то знаю, как они тебе достались... Вот только я люблю тебя, слышишь? Ты понял?

– Наверное, - отозвался Браен, отводя взгляд в сторону.

Рой вскочил с места, сгреб Браена в объятия и прижал к себе.

– Не делай мне больно, Рой. Пожалуйста.

– С чего ты взял, что я хочу сделать тебе больно?

– Я не переношу боли, Рой. Пожалуйста.

– Пойди сюда, Браен. Сядь ко мне на колени и успокойся.

Браен сделал как он сказал, но вдруг расплакался.

– Я знал, что ты меня подчинишь, Рой, - произнес Браен, когда Рой, безо всякого отпора с его стороны, поцеловал его и сжал в объятиях, скользнув ладонью ему на грудь.

– Я знал, что этим все кончится.

– Хорош реветь, а.

Недолго думая, Рой снова раздел Браена, но как и прежде позволил ему остаться в башмаках и в носках.

– Хочешь, забирай назад свои дорогущие труселя.

– Нет, не надо, они твои, Рой. У нас был уговор, все по-честному.

Вместо

ответа, Рой сгреб его своими лапами и чуть не разорвал юною плоть, которая теперь была вся в его распоряжении. (Браену всего за несколько дней до этого исполнилось шестнадцать). После того случая, пользуясь выражением самого мальчика, он и "попал в подчинение Роя". Подобное рабство, в итоге, осточертело им обоим, а кроме того, такого рода мощная и всепоглощающая страсть не могла продлиться долго. Однако Рой рассчитывал использовать Браена МакФи как пешку, чтобы "растопить сердце" Сиднея, который оскорбил его при всех, и который столько лет, еще с восьмого класса, "держал его в своей власти".

Два события из прошлого постоянно мучили Роя: первое - когда мать покинула его навсегда и ушла в "маленький домик в лесной глуши", и второе, когда Сидней прилюдно нанес ему пощечину на вручении аттестатов в старшей школе, и эти события непрерывно прокручивались у него в голове как фильм, что без конца повторяясь идет в кинотеатре на протяжении вечности, не давая ему ни отдыха, ни короткой передышки, ни секундного покоя, даже когда Рой спал или до бесчувствия накуривался травкой, что делал постоянно.

После того выпускного вечера, когда Сидней влепил ему пощечину, точильщик ножниц (так его прозвали мальчишки) пришел домой очень поздно: он просидел на окраине кукурузного поля во владениях какого-фермера, пока в небе высоко не взошла луна, а вернувшись к себе, пошел прямиком в ванну, взял немецкую опасную бритву, которой его отец позже вскрыл себе горло, и порезал то место под правым глазом, куда пришелся средний палец Сиднея, надавив на лезвие посильней, чтобы уже никогда не забывать нанесенной ему обиды: и вот теперь, склонив лицо к ничем не прикрытому мужскому органу Браена, Рой прижался этим оставленным собственной рукой шрамом к пенису мальчика и терся им об него снова и снова, как будто это было единственное, что он хотел от до смерти перепуганного, и даже забывшего где он и кто он, МакФи.

Когда Рой окончил свою крайне странную пантомиму, он взял пенис мальчика в рот, но при этом Браен почувствовал, что действие это мало напоминало ласки тех, кто желал его прежде, да и любовную ласку вообще, ибо в нем заключалось нечто такое, что было трудно даже назвать человеческим. Внезапно Браен перестал бояться происходящего, ибо ему на смену этому страху пришел другой, куда больший ужас понимания того, что он всецело отдается на волю человека, который живет одним воспоминанием о позоре и злобой.

Потом, несмотря на весь свой страх, Браен не сопротивляясь, позволил Рою себя взять, и при этом он задыхался и покрикивал с жалобным наслаждением, так что голос его, как показалось Рою, напоминал писки маленького лесного зверька, попавшего в капкан.

– Помни, что ты теперь мой, - сказал Рой, после всего этого провожая Браена по проселочной дороге, которая белела в темноте. Браен приподнял руку и ощупал те места на лице, где его новый любовник повредил ему кожу зубами.

– Можешь во мне не сомневаться, - ответил тот, немного помолчав.