Тетрадки под дождём (с илл.)
Шрифт:
— Мне так не видно! — И мы все узнали Гришаткина. Вот так лошадь!
А тот, кто сидел на Гришаткине, слез с него и говорит:
— Эх ты, Колька, не мог потерпеть! Может быть, нам бы премию дали!
Но маску не снял, и мы его не узнали. Гришаткин встал и ушёл, а всадник за ним пошёл. Ну, смеху было!
Пал Палыч увидел меня и спросил:
— Ну как?
— Очень смешно, — говорю.
Кто-то сказал Пал Палычу:
— Подумать только: где-то война, а здесь всё своим чередом…
Я пошёл казака искать.
Народу ещё прибавилось. Я не нашёл его
— Это ты? — говорит. — Ишь ты какой!
— Я, — говорю, — знаменитый клоун! Сын Горхмаза!
Он говорит:
— А я знаменитый казак! Ты мою шашку видел?
— А это видел? — говорю. — Жабо!
— Жабо?
— Вот именно, — говорю, — жабо, а не что-нибудь!
Он засмеялся и говорит:
— Жаба! Жаба!
— Не жаба, а жабо! — говорю. — Дурак ты!
— Как ты смеешь мне так говорить! — и за шашку хватается.
Потом мы помирились, и он говорит:
— А ну покажи жабо! Хорошее жабо.
— А у тебя, — говорю, — шашка хорошая. Мне твоя шашка нравится. Только бурка твоя мне не нравится.
— Да, бурка у меня неважная, всё время валится. Поплясать хочется, а нельзя. Можно только ходить, и то медленно…
— Да сними ты её, — говорю, — и всё!
— Какой же тогда, — говорит, — я казак буду!
— Был, — говорю, — казаком, и хватит.
— А ты жабо своё снимешь?
— Зачем мне жабо снимать, если оно не мешает.
— Как хочешь, — говорит, — а я свою бурку сниму. Надоела мне эта бурка!
Он отдал её первокласснику. А тот её бросил. Тогда он позвал Золушку и говорит:
— Вот тебе, держи…
И мы с ним побежали к ёлке.
У меня стало такое хорошее настроение! Мы так плясали, что даже игрушки попадали. Не все игрушки попадали. Но две-три игрушки упали. Потом их обратно повесили. А какие мы пели песни! Мы пели: «Ёлка, ёлка, зелёная иголка», и «В лесу родилась ёлочка», и «Ёлки, ёлки, какие ёлки!», и «Новый год, Новый год много счастья принесёт»…
Весёлый был карнавал!
Обратно мы шли вместе с Мишкой. Он мне про отца рассказывал, про дядю Гошу. Про то, что он хочет уехать куда-то, совсем в другой город, поскольку он здесь засыпался, а как засыпался, Мишка не знал, он только знал, что засыпался. А мать его ехать не хочет. Поскольку она не засыпалась. А Мишка ждёт не дождётся. Он путешествовать любит.
Мы всю дорогу смеялись. Всё карнавал вспоминали. Столько я никогда не смеялся. Я про всё на свете забыл. Я даже забыл снять колпак. Так и шёл в колпаке.
Радостный, я вбежал в комнату. Я всё не снимал колпак. С него стекала вода. На улице шёл мокрый снег. На столе я увидел записку. Не записку, какую-то просто бумажку. Я стал читать:
…Войсковая часть № 15/40 извещает Вас, что
Ваш муж геройски погиб в боях под Москвой…
Числа… Года. Похоронен в деревне Дубки.
30. 1 Января
…Папа мой украшает ёлку. Сначала мы украшали все вместе — я, мама, Боба и папа, потом мы пошли спать, а папа остался. Он ходил вокруг ёлки на цыпочках и говорил сам с собой. Но я слышал, что он говорил, хотя он говорил очень тихо, я видел его и слышал: «Вот этот заяц пойдёт сюда, нет, пожалуй, сюда… а вот этот шар перевесим вот так… ну, а это уже никуда не годится — три шара вместе! Куда ни шло — два, но не три же! Мы их перевесим…» — «Иди спать», — говорит ему мама. «Спите, спите, — говорит он, — я хочу этот шар перевесить. И вот эту грушу…» Потом он садится на стул. Долго смотрит на ёлку…
Это было в прошлом году.
Больше я не увижу папу.
Мой папа убит.
Мне казалось, война — это что-то такое, где палят пушки, и мчатся танки, и падают бомбы, и ничего не случается. Просто пушки палят, танки мчатся, бомбы падают, и ничего не случается. Кричат «ура» и побеждают.
Я стою на балконе. Гляжу сквозь ветви на улицу. Вижу снег, и людей, и машины, и мне кажется, я жду папу… Вот сейчас выйдет он из-за угла…
Но мой папа убит.
Папа мой похоронен.
Я ухожу с балкона. Тревога. Воет сирена.
Мама, Боба и я идём в бомбоубежище.
31. Последняя глава
— Папа! Папа! — кричали братья Измайловы.
Дядя Али пришёл с войны. Сверкали его ордена и медали.
Он обнял меня.
Потом он обнял маму.
— Прошу всех на крышу! — сказал Ливерпуль.
Все пошли на крышу.
Была победа. Салют. Радость. Цветы. Солнце. Синее море…
— Ура! — орал Боба. — Ура!
Возвращались домой солдаты.
Но мой папа, мой добрый папа, он никогда не вернётся.
Рисунки на асфальте
Очень редкая рама
— Вот бухта, вот корабли…
— А это?
— А это, вдали, «девичья башня», товарищи, с неё, с этой неимоверной высоты, когда-то… дай бог памяти… прыгнула в море заточённая красавица… тогда воды моря омывали эту башню, так сказать, со всех сторон… Обращаю ваше внимание на многочисленные плоские крыши домов… этот фактор, как вы сами понимаете, говорит о том, что осадков в нашем городе выпадает незначительное количество…
— А это?
— …эти красные цветы, товарищи, так называемые олеандры… Обратите внимание… вы видите громадную фигуру Кирова… Киров как бы стоит над бухтой… он приветствует этот чудесный город с этой горы… А сейчас мы снимемся на фоне нашего великолепного города, который расположен на берегу Каспийского моря, как вы сами видите, товарищи…
— На фоне кораблика!
— На фоне кораблика, товарищи, сняться нельзя, потому что он, как вы сами понимаете, не будет виден на фотографии.
— Ой, почему же?