The Beginning of the End
Шрифт:
Белла боялась, что в скором времени Синухет утратит к ней интерес и охладеет. Конечно, она довольно быстро утратила для него новизну - хотя египтянин обладал живым воображением, человеку, особенно мужчине, мало этого, если нельзя увидеть своими глазами, пощупать рукой. И рассказы Беллы поневоле были куцыми, скупыми на подробности; они перестали занимать ее господина, и больше англичанка не говорила с ним о своей стране. Но Синухет привык, привязался к ней как к своей женщине; и не только чувство собственника, но и благородство натуры не позволило бы ему теперь лишить Беллу
Белла научилась ткать и прясть, и стала помогать Кифи. Первая наложница Синухета изготовляла полотно не только для дома, но и на продажу - его отвозили в Буто и часто тут же на рынке, на месте, осуществляли натуральный обмен: на масла, украшения, лакомства для детей и женщин.
Жизнь Беллы оказалась наполнена содержанием, и она не могла пожаловаться на нее. Она даже расцвела, похорошела, и с удовольствием любовалась на себя в пруду у дома. Медные зеркала египтян плохо отражали своих владельцев.
Может быть, это половая любовь с хозяином дома так благотворно сказалась на Белле Линдсей. Синухет подарил ей потрясающие переживания. Его самого очень радовала свежесть ее чувств, которые он разделял с молодой любовницей: хотя она оказалась не так темпераментна и отзывчива, как египтянки.
Но когда англичанка засыпала одна, она снова и снова молилась и надеялась, что завтра проснется в своей квартире в Лондоне. Оттого, что это было так глупо, надежда не умирала…
Иногда Белла задавалась вопросом, что делается теперь в Фивах… и строила догадки: что бы случилось, если бы она со своей статуэткой опять оказалась в храмовом дворе, на том самом месте, куда ее перенесло из ее эпохи? Смогла бы она попасть назад?..
Скорее всего - нет. Но все равно Белла надеялась на чудо, второе чудо! Пусть даже понимала, что в таких метафизических вещах не может быть повторяемости.
Белла продолжала рисовать - у нее рождались самые разнообразные сюжеты, она теперь просто фонтанировала идеями. Может быть, из-за отсутствия новых впечатлений того же рода? Творчество помогало девушке очистить разум и от прошлого-будущего, и от настоящего; и сохранить душевное равновесие.
Синухет хвалил ее рисунки - Белла подозревала, что гораздо выше, чем их оценили бы ее преподаватели в колледже; но эти папирусы никогда не выносились за пределы комнаты наложниц. Наверное, там им и суждено остаться.
Она возобновила ведение дневника. Синухет не отказывал ей в писчем материале, и теперь у Беллы было довольно времени, чтобы выражать свои мысли на папирусе. Ее господин рассматривал сделанные англичанкой записи с любопытством, но никогда не выражал желания научиться языку Беллы, хотя и был грамотен. Она это делала прежде всего для себя - чтобы не раствориться в прошлом Египта окончательно…
Несмотря на свой статус наложницы, Белла получила гораздо большую свободу, чем в Фивах. Синухет не держал ее взаперти, и, помимо возможности передвигаться по дому и саду, Белла получила разрешение ходить купаться к реке. Правда, одну ее не выпускали - в отличие от Кифи, которая ходила куда хотела. Белла спускалась к Нилу только с Кифи и ее маленькой дочкой, Таусерт.
Синухету нечего было удерживать
Кифи отлично плавала, и Беллу не раз пыталась увлечь за собой. Белла неохотно следовала за подругой - не столько потому, что боялась глубины, сколько потому, что боялась быть обнаруженной другими людьми. Хотя во время этих прогулок им не встретилось никого: словно Синухет и его семья были одни в мире.
Конечно, Синухет не забывал о делах, и несколько раз за месяц съездил в Буто со своими слугами. В одну такую поездку он отправился один; и пригласил с собой Беллу, помня, как хорошо им было тогда вдвоем. Белла отказалась - почтительно, но твердо.
Ей не хотелось нарушать перемирие, установившееся между нею и женой господина. У госпожи Мути и так с ее появлением возникло более чем достаточно поводов для недовольства…
Выслушав наложницу, Синухет согласился с ее доводами. Ему даже понравилась предусмотрительность Небет-Нун.
Белла отказалась потому еще, что у нее возникли некоторые подозрения насчет своего состояния. Впервые осознав такую вероятность, Белла ощутила нервное удушье. Родить ребенка - ребенка от этого человека, которого она так и не смогла до конца признать живым и реальным!..
Конечно, Белла уже знала, что у египтян существовали разные способы предохранения от беременности. Но Синухет никогда не говорил с нею о таких предосторожностях, а она сама не решалась спрашивать. А может, пленница втайне надеялась именно на это. На то, что ребенок сможет упрочить ее положение здесь!
Белла по-прежнему ставила палочки, считая дни своего цикла, и однажды ее подозрения превратились в уверенность.
Это наполнило ее новой надеждой - и всколыхнуло в ней отчаяние. Ребенок от Синухета окончательно отрежет ее от прошлой жизни!
Жуткую мысль, что она может умереть тут от родов, Белла даже не пускала в сознание. Она мучилась сомнениями, когда сказать обо всем Синухету, и боялась теперь ложиться с ним; хотя он никогда не был груб и быстро и умело разбудил ее чувственность. У наложницы было время, пока он в отлучке, - а потом Синухет, наверное, пойдет к супруге… Как она воспримет такое известие, хотелось бы знать…
Сыну Синухета было уже семь лет, и он носил гордое имя Амон-Аха, то есть “Амон-воитель”. Несомненно, мать лелеяла большие надежды насчет его будущности, которые связывала с Фивами. Что, если Небет-Нун, чужестранка, родит своему хозяину второго сына?..
Белла неоднократно читала, что получается из этого, в жестоких старых сказках - которые правдивее всего отражали жизнь.
Но, конечно, она чересчур спешит. Белла стала терпеливо дожидаться Синухета.
Он вернулся на четвертый день и привез подарки для всей семьи. Конечно, и Небет-Нун не забыл. Синухет преподнес Белле настоящий пенал, какими пользовались писцы при больших господах, - плоскую кипарисовую шкатулку с тонкой серебряной инкрустацией на крышке. Она изображала ибисоголового Тота - покровителя учености…