The Beginning of the End
Шрифт:
Приглашенных было, кроме родственников невесты, совсем немного - двое жрецов Осириса и несколько молодых придворных, с которыми Имхотеп успел свести знакомство.
Когда жрецы освятили дом, разбили горшок и полили путь молодых супругов кровью и молоком, настало время пировать и беседовать. Тамин наслаждалась своим новым положением хозяйки и упивалась поздравлениями, и Синухет, глядя на дочь Перхора, размышлял - нельзя ли через нее подробнее узнать, что происходит в храме Амона и отчего скончался четвертый хем нечер. Наверняка слуги и рабы в главном храме сплетничают не меньше, чем во
Тамин увлеченно разговаривала с Мути. Не расскажет ли жрица Амона жене Синухета чего-нибудь лишнего? Но ведь они совсем незнакомы. Хотя Синухет в таких вещах не мог судить о женщинах.
В разгар веселья, когда гости отдали должное вину с виноградников Дельты, - он привез брату в подарок несколько кувшинов, - Имхотеп сделал Синухету знак. Ему хотелось поговорить, а напиваться молодой хозяин был не намерен. Это не приличествовало ни его положению, ни жреческому сану.
Синухет подошел к брату, воспользовавшись тем, что его столик стоял в удалении от столика жены. Когда Синухет сел рядом на табурет, Имхотеп улыбнулся.
– Ты писал, что у тебя родился второй сын, - сказал хозяин дома вполголоса.
– И что он - рыжий…
Синухет при этом напоминании ощутил неловкость, почти испуг.
– Да, - сказал он, отведя глаза. Потом опять посмотрел на брата.
– Это красивый и здоровый мальчик, Амон благословил меня…
Имхотеп усмехнулся.
– Как ты можешь знать - чьего благословения удостоился?
– спросил молодой жрец Осириса.
– Это твоя новая наложница? Кто она по крови?
До сих пор Имхотеп не спрашивал брата о наложницах, это считалось неприличным - так входить в дела чужого гарема. Пусть даже они были родственниками. И не родись сын Небет-Нун рыжим, Имхотеп и дальше бы не поинтересовался.
Синухет медлил с ответом, пожалуй, чересчур долго. Имхотеп все так же испытующе смотрел на старшего брата. Синухет знал, что в доме Перхора есть иноземные рабы - кажется, из кочевников-шасу; но ведь это совсем другое…
Наконец Имхотеп спросил:
– Ты сам не знаешь, кто эта женщина?
Синухет подумал, что подобный оборот не удивил бы брата. Но он сказал:
– Кажется, она из народа моря, северянка… Она мало говорила о себе. Я даровал ей новую жизнь.
Имхотеп взглянул на свою молодую жену. Потом вновь повернулся к брату.
– Я вижу, что ты полюбил эту женщину и она хороша для тебя, - сказал жрец Осириса с задумчивостью, которая была свойственна ему с детства, как и склонность к уединению.
– Ты дал ей имя?
– Нет, - сказал Синухет с поспешностью, удивившей его самого.
– Я хотел! Но она предпочитает свое варварское имя!
Имхотеп прищурился.
– Я вижу, брат, ты стремишься защитить ее от всех, считая и меня, - проговорил он.
– Что ж, это дела твоего дома.
Он быстро встал и, не дав Синухету что-либо ответить, направился к жене. А Синухет ощутил, что покрылся испариной под своим цветным тонким нарядом. Сколько уже известно Имхотепу? Может ли Имхотеп притворяться, говоря со своим братом?..
Почему нет? Ведь Синухет умалчивает о многом, говоря с ним! И это все - женщина из чужой страны. Мудрые люди говорили, что такая женщина всегда таит многие
Все же он выяснит о ней побольше, пока это возможно. Синухет покинул убранную цветами трапезную, чтобы продышаться. Он вышел наружу.
Схватившись за косяк квадратной двери, Синухет долго смотрел в мягкую темноту.
Он со своей женой прогостит у брата еще несколько дней. Не попробовать ли расспросить о делах Амона жену Имхотепа, Тамин? Она женщина, а женщины обычно болтливы; однако жрице, наверное, приходится молчать о многом.
Синухет рано ушел спать, раздевшись и совершив туалет с помощью своего слуги Реннефера, который молча и безропотно дожидался хозяина.
Мути, как и дома, устроилась спать отдельно, на женской половине. И Синухет мог без помех размышлять. Загадочная женщина, которой он овладел, заставила его размышлять больше, чем это следовало благочестивому человеку.
Один Имхотеп, таинник и умник, мог понять его. Но с Имхотепом как раз и не следовало делиться.
Через два дня, когда другие гости уже разъехались, Синухет улучил возможность побеседовать наедине с женой брата. Госпожа Тамин сама работала в саду, поливая и окапывая цветы, которые привезла ей в подарок Мути. Жрица Амона сидела на коленях, подоткнув юбку, и увлеченно орудовала лопаткой; это зрелище понравилось Синухету.
Он осторожно приблизился, пока его черная тень не накрыла молодую женщину; она вздрогнула и чуть не выронила свое орудие, но потом быстро поднялась и распрямилась, обретая достоинство. Тамин отряхнула колени и одернула свой некрашеный калазирис.
– Ты хотел говорить со мной, господин Синухет?
– спросила жрица ясным певучим голосом.
Она пристально смотрела на него из-под своего простого прямого парика, слегка щурясь от солнца. А Синухет подумал, не ошибся ли… Можно ли доверять этой женщине Амона…
– Я рад, что ты занимаешься этими цветами, - сказал он, улыбнувшись и кивнув на яркие маки, алевшие на клумбе.
Тамин рассмеялась, сбросив неприступность. Рукой, выпачканной в земле, она утерла вспотевший лоб, так что парик немного съехал.
– Может быть, они погибнут, наш отец Амон бывает безжалостен здесь… А это цветы из чужой страны. Но скажи своей госпоже, что мне приятен ее подарок.
Синухет поклонился.
– Я рад, что мой брат выбрал тебя своей госпожой, - сказал он учтиво и серьезно.
– Он сам - таинник, и его влекут те женщины, чье сердце подобно ларцу с сокровищами.
Дочь жреца Амона несколько мгновений рассматривала свои черные от земли ногти. Когда она подняла глаза, Синухета поразило ее выражение.
– Если я угадала верно, тебе сейчас нужно одно из сокровищ моего сердца? Ты за этим подошел ко мне?
Молодая женщина смотрела на него с непроницаемой надменностью.
– Разглашение тайн Амона карается смертью! И для тех, кто услышит, тоже!..
Синухет растерялся.
– Я вовсе не об этом хотел просить тебя! Я хотел узнать… может быть, тебе известно, как умер Менна, четвертый пророк Амона? Его знала моя жена, и смерть этого жреца опечалила ее.