The Beginning of the End
Шрифт:
Египтянин смотрел на нее с удивлением, но больше не сердился.
– Почему не можешь?
– ответил он.
– Амон-Аха тоже подолгу жил вдали от дома, и мы с женой спокойно переносили это!
Белла чуть было не сказала, что Мути совсем не так тревожится за сына, как за свое положение в этом доме; но сдержалась.
– Амон-Аха учился не на воина, - напомнила англичанка.
– Мой мальчик совсем один, его воспитывают жестокие мужчины… Он, наверное, ходит весь избитый, а ночью не может спать от боли! И он рыжий, вспомни
На лице ее господина быстро сменялись чувства. Казалось, он сейчас пожалел, что упустил из виду это последнее обстоятельство.
– Я занят… Я бы съездил к нему, но теперь не могу, - сказал он.
– Собирают урожай, я должен сам проследить, как сок забродит!
Синухет взял ее за руки, посмотрев в глаза.
– Ведь ты знаешь, что мы этим живем. А наши расходы все растут!
Белла кивнула.
– Я все понимаю.
Она опустила глаза и, помедлив, предложила:
– А что, если я съезжу к Сетеп-эн-Сетху сама? Госпожа Тамин не откажется принять меня… Если только Имхотепа не будет…
Синухет долго молчал, пораженно глядя на свою женщину. Казалось, эта мысль, что она может куда-то поехать сама, возбудила в нем инстинкты сильнее и древнее разума.
– Ты опять хочешь сбежать?..
Белла шагнула назад.
– Да как ты можешь! Как я брошу сына!
– воскликнула она с таким возмущением, что подозрение исчезло из черных глаз египтянина.
– Ты не обманываешь?
– еще раз спросил он, вглядываясь в ее лицо и касаясь щеки.
– Нет, - Белла улыбнулась и истово мотнула головой.
“А ведь я по-настоящему ему дорога”, - подумала она впервые за долгое время.
Синухет обнял ее, опустил подбородок на ее светлую макушку.
– Я подумаю, - сказал он.
– Может быть, я поеду с тобой… Мы поговорим завтра.
– Ты ко мне придешь?
– спросила Белла.
– Приду на крышу, после ужина, - улыбнувшись, ответил Синухет. Он помнил, где ее излюбленное место.
Поцеловавшись, они расстались. А Белла опять почувствовала вину. Она любила Синухета, привыкла поддерживать его, вросла в эту жизнь - но была не уверена, что устоит перед искушением сбежать, если только ей предоставят такую возможность. Если только она сможет взять с собою сына…
А мальчик пойдет с ней, он привязан к своей матери как ни к кому другому!
Белла поднялась на крышу, чтобы обдумать ситуацию. Она села в кресло, подставив лицо солнцу.
И тут же ей вспомнилось, сколько людей в этом времени уже пострадало из-за нее. Пусть Белла нисколько не хотела этого, пусть сама стала жертвой… смерти Хапимерит и Менны были на ее совести.
Парадоксальным образом, она до сих пор не могла воспринимать эти смерти как “настоящие”. Ведь ко времени ее рождения все эти люди давным-давно истлели в своих гробницах.
Но стоило ей подумать о сыне, как реальность окружающего ошеломляла Беллу. Как будет лучше для него? Кто мог сказать?..
“Я
Этой ночью Синухет пришел к Белле, и их нежность возродилась. Господин остался спать с нею в ее комнате, но ничего не сказал насчет поездки в Уасет.
Но на другой вечер Синухет, как и обещал, поднялся к наложнице на крышу.
– Как я люблю сидеть тут с тобой, - задумчиво сказал он, опускаясь на нагретый кирпич. Белла фыркнула.
– А когда ты тут со мной сидел?
Египтянин покосился на нее.
– Ты нахалка!
Но Белла знала, что за эту независимость хозяин всегда и ценил ее. Стоя над ним, она обняла его сзади, ероша густые черные волосы: точно Синухет сам был ее маленьким мальчиком.
Египтянин с блаженным вздохом прижался к ней, и Белла сцепила руки на его широкой груди.
– Что ты решил?
– спросила она шепотом.
Синухет накрыл ее маленькие руки своей рукой.
– Я решил тебя отпустить.
Белла задохнулась от неожиданности.
– Что… Правда?
И тут до нее дошел второй смысл этих слов. Она опустилась на колени позади неподвижного Синухета, чувствуя, как темнеет в глазах.
Синухет любил ее и нуждался в ней. Но сейчас он давал ей возможность вернуться туда, где было ее место. Или возможность найти свое место - если Белла до сих пор металась в поисках его…
Белла опять встала, положив руки египтянину на плечи. Посмотрев на него сверху, пленница вдруг заметила у Синухета седину. Ей стало больно.
– Я поеду… и скоро вернусь. Непременно, - с жаром заверила англичанка.
Она села рядом с хозяином, чтобы видеть его лицо. Повернув к ней голову, Синухет улыбнулся, и вечерние тени обозначили его морщины.
– Хорошо.
Он опять отвернулся и закрыл глаза, чтобы не видеть, с каким лицом она станет дальше лгать. Белла коснулась губами его сухой горячей щеки; чувствуя, что вот-вот разрыдается, англичанка вскочила и поторопилась скрыться.
Она долго беззвучно плакала, сидя в своей комнате. Потом умылась холодной водой и легла, подсунув ладони под щеку и уставясь в беленую стену, на которой в прошлом году изобразила саму себя и сына в египетском стиле.
Глядя, как тени бродят по этим неподвижным стилизованным фигурам, Белла подумала о том, что от нее самой, в сущности, очень мало что зависит.
Вздохнув, она перевернулась на спину и вытянула ноги. Она стала такая чувствительная в последние дни, нервы вообще ни к черту… Какая-то неясная мысль коснулась ее сознания, но не успела оформиться. Белла задремала.
Ей приснился счастливо смеющийся Сетеп-эн-Сетх, и Белла смеялась и ворочалась во сне, протягивая руки к своему видению. Когда настало утро, Белла поднялась с болью в сердце, но с улыбкой на губах.