«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
Губы Виктора сжались.
Не помогло и оправдание великого предательства, которое выручало столько раз: «Со всеми бывает». «Возможно, время опять сотрет, облегчит? – затлела новая мысль. – Ведь именно унося память, притупляя, оно подталкивает тебя к подобному снова и снова. Да будь оно неладно, это время! «Ну вот, нашел виновного, приехали!» – подумал он и волевым усилием заставил себя встать.
Мужчина заходил по комнате.
«Успокойся, плюнь, всё пройдет, наступит день, в котором светло и хорошо, – былые помощники не дремали. И будет следующий, потом другой, где уже другие фигуры на
Бочкарев щелкнул пультом от телевизора.
Его опять затягивал водоворот размышлений, где надуманная «случайность» событий не давала уже оправдания, которого ждал и дожидался прежде. Целый год другу Самсонова снились одно – те самые, первые шахматы, с теми самыми, первыми фигурами… первыми ходами… и проигрышем.
Но странно, минуты все чаще приносили ему знакомый голос… голос из прошлого, как и та встреча у метро, где увидел Ларису много лет спустя. Виктор помнил только слова: «Живу, просто живу. Развелась, детей нет. Прости, спешу».
И всё. Пустота и ноющая тоска до вечера. Нет… еще телефон… он дал его… как бы извиняясь, пытаясь подменить тяжелые мысли обоих наигранной обыденностью встречи; привести отношения, их отголоски хоть в какую-то приемлемость, в какое-то подобие нормы. Она тоже дала свой.
Но звонка не случилось. Сколько уже прошло времени? Виктор вздохнул и с досадой оглядел пустую комнату. Кроме мебели в ней ничего не было. Даже его самого. Кулак до крови прижал губы.
– А сейчас?! Дочь давно в другом городе. Он свободен, а Лариса… – щемящая боль, тронув, исчезла, уступая другой:
– Свободен ли?!
И снова:
– Она где-то ждет. Ждет?
Бочкарев опять сел.
– А ты? На что тратишь дни?!
В висках застучало. Ладони вдавились в них, принимая силу ударов на себя. К горлу подступил ком… и вдруг он услышал:
– Вставай, палач – пришел и твой черед!
Виктор в ужасе отнял руки и лихорадочно осмотрелся.
– Не всё равно: кто выиграл или проиграл! – голос гремел. – Не доска треснула и не тогда, а душа и давным-давно. Не лги! Взбирайся на Голгофу! Не «новые» партии нужно начинать, а переписать первую, с теми же фигурами. С одной единственной королевой!
Сердце бешено заколотилось.
«Вот такой приговор тринадцатому чемпиону мира по шахматам вынес четвертый – величайший гроссмейстер в истории… – обычный тон привел «мученика» в чувство. – На этом телеканал «Культура» заканчивает свое исследование разницы между «церебральным сортингом» и болезненных претензий на исключительность самого автора идеи».
Брошенный пульт покатился по дивану.
Экран погас.
Пот с лица он вытер уже в ванной.
Друг же его, Самсонов, несколько пришел в себя и старался принять день с оптимизмом, победившим «значимость» вины. Однако три коротких звонка в дверь заставили вздрогнуть.
– Ну… что скажешь? – Людмила поставила сумку
Оптимизм улетучился.
– А почему холодильник открыт?
– Да… как-то забыл…
– Следующая – ширинка, – супруга покачала головой.
Тон оставлял надежду.
Людмила, в отличие от других, поступала в таких случаях разумно – откладывала неминуемый «допрос», понимая никчемность сиюминутной порчи настроения. Ей нужен был результат, который, в чем и была уверена, медленно, но приближала. Два часа молчания казались мерой, достаточной.
Она включила телевизор. Первенство Европы по фигурному катанию женщина смотрела еще вчера, допоздна. Но и повтор успокаивал мысли, выстраивал. Время шло и делало работу.
Всякий раз, бросая взгляд на мужа, она думала: «А пауза хороший врач. Для начала самое то». Слишком знала прошлое Самсонова, его собственные оценки жизни. И потому понятны были провалы, где, будто срываясь, он млел и «отпускал» себя в загулы с друзьями. А потом переживал. Но «гулял» все реже и реже, приближая тот самый результат.
Виновный, «отсидев» положенный срок, нехотя встал, сходил на кухню, где погремел для видимости посудой и, кивнув на экран, спросил:
– Ишь, как за границей принято – сердечко пальцами выкладывают… и с ладошки сдувают. Культура, что ни говори.
– Да… и сердце показывают, и кольцо целуют, а потом расходятся на всю жизнь и даже не помнят имени того, кому все это посылали.
– С чего ты взяла?
– Не я. Тарасова Татьяна Анатольевна [22] подметила. А она их видела-перевидела, европейцев-то. Знакома с «людским» материалом – пятьдесят золотых медалей учеников… поди, повтори.
22
Великий тренер по фигурному катанию.
Имя-отчество этой женщины Людмила всегда называла полностью, в той уважительности, которую ценила и в себе. Самсонов понял, что час пробил:
– Прогулка не отменяется?
– Да уж одевайся…
Экран мигнул и погас, довольный примирением пары.
Байтемиров допил чай, отодвинул масленку и, прищурившись, уставился в окно. Ясное от легкого морозца, утреннее небо наводило на раздумья. Он женат уже тридцать лет. Самсонов только сейчас, а Бочкарев уже и развелся. Опять же Галка… видать, мужику без женщины никак. У каждого своя судьба… и все разные.
Тимур Борисович повернулся к жене – та мыла посуду:
– Да-а-а… ловко Толстова парня захомутала… раз-два и в дамки!
– Не захомутала, а осчастливила. Так и покатился бы вниз – еще и Виктора прихватил бы.
– А Галка тоже осчастливит? – с утра мужчина всегда ощущал прилив сил. – Так одна уже осчастливила, хватит – дочь вона какая вымахала! Да и не подходит она ему – не по Сеньке шапка. Не потянет.
– Ой ли! Да и кто не потянет, я что-то не пойму? Он или Галка? Знал бы ты баб… знаток выискался! Опыт у тебя не тот, чтоб судить-то! Или забыл? Сам два раза уходил! Головенку-то кружило по молодости! О-о-х! Саночки-то заносило! И туда же!.. не потя-я-нет! А у нас? Кто кого тянет?! – жена намеренно загремела посудой.