«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
– Оставь это для тульских девочек! – грубо оборвал соседа парень с короткой стрижкой. – Вторая половина путинского правления – годы максимального потребительского благополучия русского народа за всю его историю. Включая царей, эпоху Сталина и брежневский застой. Россия никогда не жила так сытно, как в эти годы!
– Еще добавь: сейчас нам нужно очень много пленных! – второй пьяно захохотал.
– Не ёрничай. Любому видна открытая пасть. Сожрут и не подавятся! Зубы-то мы обломаем – деды научили. Но, кроме клыков, страшна иудина мораль! Прикладом не помочь.
– Говорю же – очень много пленных!
– Вот
– Она не падает в суп, как галстук, если тянешься за салфеткой!
– Я не про то… каждый должен распознать главное дело жизни. Это может быть мгновение, поступок, роль, наконец.
– Роль?
– Ну, к примеру, как у Татьяны Ташковой в «Уроках французского». [32] Это тебе не лепить из бандита героя у Безрукова. До сих пор в роли – защитник и борец. Или «вытаскивать» фильм постельными сценами. Это пропуск на небеса! Сразу двоим!
32
Фильм Евгения Ташкова по одноименному роману Валентина Распутина.
– Намек на мои постановки? Я никого силой в койку не тяну.
– Вот видишь… и «приклад» не помог. А ведь бил прямо в зубы. Не ходил, старик, ты на уроки французского. Да и других массу пропустил… впрочем, как и я. Потому и вообразить сложно, откуда возьмется талант, который снимет подобное. То и погубит Россию. А не водка и санкции.
– А защитник и борец? Чего и с чем?
– А вот сними фильм, который общество пополам расколет – сразу беги к нему. К Безрукову. Один балет в полусвинских декорациях представил, отстранили, перенесли премьеру – так самое время в ноги к защитнику – тот Путину уже надоел. Президент ему на ухо, мол, я понимаю, когда «учитель» там… Матильда, с кем не бывает, но здесь, простите, пенис и прочее… А тут и Райкин уже рядом вертится: а я тоже, Владимир Владимирович, «не верю людям, у которых, видите ли, религиозные чувства оскорблены». Так и сказал – «видите ли». Мол, свечку пусть ставят, куда ни шло, а трусы-то нам оставьте.
Обе женщины замерли, следя за диалогом.
– Режиссер! – Галина Андреевна сделала попытку приподняться. – Ну-ка, ну-ка…
Людмила удержала ее:
– Оставь. Пусть выпустят пар.
Соседка, пораженная словами, тихо опустилась на место:
– А ты, слушай, смотрела? Фильм-то? С Ташковой.
– Не могу досмотреть – плачу. Другой там учитель.
Улица меж тем жила совсем другими мыслями, но только двое на набережной принимали ее сочувствие.
– Ты… про Галку спрашивал… – смущение выдавало Бочкарева.
– И чё? Куда тебя поволокло? Ну?
Самсонов замедлил шаг и повернул друга к себе. Тот, пытаясь отстраниться, с напускным равнодушием скользнул взглядом по голым деревьям.
– Ну! Колись! Раз начал. Что у вас? – не отступал новоявленный «Сократ», тыкая спутника кулаком в грудь.
Бочкарев с трудом освободился и пошел дальше.
– Пронюхала чего? – уже настороженно спросил муж Людмилы, лихорадочно взвешивая последствия.
– Да нет. А даже если так, – устало выдавил Бочкарев.
– Тогда чего? Или песочек в Португалии не тот? Ведь только вернулись. Как сёрфинг? Испанские
– Да какой сёрфинг?! – Виктор с досадой мотнул головой. – Волны нет, вода холодная – Атлантика. Вон, куртку себе купил, – и тронул лацкан синей замши, – с овцы хоть шерсти клок. Поехали… думал, всё устаканится, притрется. А вышло… Эта «забота», внимание… как-то натянуто… искусственно всё. Как душит. Пальчики, понимаешь, чувствую… вот здесь, – выразительный жест довершил картину. – И сейчас… тоже. А я покувыркаться в океане ехал, двух парней с «академгородка» кинул – собирались-то втроем. Отвлечься, развеяться – думал, в усталости дело. Оказалось, угадал… только не от работы усталость.
– Отель «Атлантик», говоришь? «Двухкуешный нумер»? – приводя слова известного комика, бросил Самсонов. Улыбки делали свое дело. – Опасается отпускать тебя одного, брат, и доложу, если понимать, с кем водишься, – он хлопнул себя в грудь, – обоснованно!
– Не… к тебе настроена мирно. В жизни, говорит натаскан. Или жизнью… Хоть и позволяет чего, но безвредный. А от вина, мол, отважу.
– Похвальное наблюдение. Но готов побороться и оправдать! «Поскольку истина в вине, то часть ее уже во мне»!
– Опять Губерман?
– А кто же? Попробую угадать ее следующий комплимент: хвалила за женитьбу?
– Точно, – утвердительно мотнул головой друг. – Только не до того мне. Всё Лариса из головы не выходит.
– Ого. Марш-бросок в прошлое? Пригнулся? Или уже сиганул? Вроде сам говорил: нельзя им жить?
– Не мои слова… Галки.
– Ну, спутал!
– Да нет, это я запутался.
– Так поправимо! – бодро среагировал друг. – Распутывают у нас в ЗАГСе! На раз! Зайдем?! – и опять хлопнул Виктора по спине. – На Киевской – рядом! Одна трамвайная остановка! Гильотина такая, в виде печати – враз сомнения отрубает. Ими там весь пол к выходным завален! Готов? Тогда прочь уныние! Или сначала «примем»? – настроение Самсонову испортить было трудно.
Теперь смеялись уже двое студентов – случайные свидетели разговора.
– Не… только не на Киевскую, – отшутился Бочкарев. – Скверные ассоциации…
– Хм, тонко. Понимаю… неудачный городишко для закладки счастья-то. Тогда пожалте на Декабрьских событий!
– Еще хуже! – Бочкарев возмущенно махнул рукой. – Да и не про то я…
– Так не тяни кота за лямки!
Виктор поморщился. Желание «исповедаться» не спешило, но и делиться больше было не с кем. Именно «неторопливостью» желание отличалось от обычных – приятных и безрассудных.
– Понимаешь, – он помедлил, – если бы как на остановке, помнишь, девчонок… или как вчера… а здесь, с ней… ну то же ведь самое, блин, только не на вечер, а на месяцы, и не по пьяни, а сознательно, расчетливо. И что хуже? Понимаю… не то всё это, а ей сказать не могу. Там хоть без обмана, а здесь… надеждой. И свою жизнь корежу, и ей ломаю.
– Ты про Галку?
– Ну, да.
– У нее сломаешь! Она сама кому хошь…
– Да ты же сам видишь, рассчитывает, считает порядочным, – с досадой продолжил Бочкарев.