«The Coliseum» (Колизей). Часть 2
Шрифт:
Зажатый в кулаке дагерротип, сочувствуя хозяйке, даже нагрелся от волнения, но забота о себе перебила: «Так вляпаться! – подумалось куску железа. – Тесно… дохнуть нечем… что за привычка у людей делить страдания друг с другом. Но со мной! Не выронила бы. А то опять в песок… бр-р-р. Уж доиграть бы роль. А то… мочи нет слушать».
В этот же момент Слепой повернулся на крик гостьи и отчеканил:
– Награда. То, что пережила – награда. И в той морали, тронутости, боли. Приниженной, но все же человечьей. И в каждой – воз тяжелый
Кандалы снова звякнули, недовольные уходу от ответа.
Елена только качала головой от переходов и признаний.
– И все-таки… – пробормотала она, скорее чтобы удержать сознание в руках, – вы заперты, в плену и добровольно… но зачем? Вы не ответили тогда.
– В плену? А ты? Свободна? Мы все в плену, в своем и добровольно. А степень плена каждого – вот здесь. – Он коснулся пальцами головы. – И плаха… и топор. Сюда… сама решилась.
– Но я-то была маленькой и просто размечталась! Мое желание понятно и простительно… но вы?! А другие? – Лена кивнула на двери с медными полосами крест-накрест.
– Всем движут грезы получить власть. Над чем-нибудь. Вот ты – над оправданиями. Пути, как варианты и предметы – все различны, но ведут сюда, во дворец, – он повернул голову к ней.
– Так что же делать?!
– Не оправдывать себя ни в чем. И никогда.
– Но ведь поступки все различны. И мотивы. А люди? Одни и те же в разных временах… – она не договорила.
– И только двое пожелали власти над временем других!
– Это герцог! – вспомнив слова хозяина дворца, воскликнула Лена. – А второй… вы?
– Нет. Твой отец.
– А вы?
И тут смысл сказанного дошел до нее. Яшмовые стены пошатнулись, пол качнулся. Женщина сделала шаг в сторону, чтобы устоять… и в тот же миг книга, выскользнув из-под локтя нашей героини, упала на пол, зашелестев. Лена рефлекторно присела.
Слепой насторожился.
Метелица подобрала книгу и медленно встала. Слезы заливали лицо:
– Он жив? Папа? Только скажите правду… я стерплю, я выдержу!
– Не знаю, – Слепой отвернулся. – Но его время истекает. Месяц, в котором не бывает листопада, не может длиться бесконечно. Так говорил один замечательный человек. Замечавший всё. Только этот месяц у нас в руках. И в твоих тоже.
– То есть… папа может…
– Да.
– Но что за месяц?! Какой листопад?! – скорее в отчаянии, чем осознанно вскрикнула Лена.
– Человек опадает также. Уходят силы, разум, способность верить. И ничего уже не поменять.
– Но зачем?! В наших руках? В моих… – Лена, не понимая слов, растерянно подняла руки с календарем. – Ничего, кроме… – и тут же смолкла.
– Отец хотел изменить твою молодость. В тот, первый раз, он увидел «всё и одновременно». Получив над временем власть. Увидел, что ждет тебя. И не только тебя. Он получил ключи-ответы, унес рукопись.
– Рукопись?!
– Так называют всё неизданное. Верно? Что можно еще править. Потом книги уже только судят. Бунин этого
Лена покачала головой, не принимая фразы.
– Но после издания менять можно саму жизнь. Лишь свою. Над чужими властна только книга. Зло в ней работает исправно, как и доброта. Отец начал исправлять и тут же понял: чтобы свершилось, что власть над временем других получена. Ему удалось.
– Так что же?! Господи! Не тяните!
– Герцог открыл ему способ изменить твою судьбу, желая вернуть отца обратно. Он утаил последние слова предка: «Четвертая струна откроет тайну обратной дороги только в одном случае: если Колизей получит человека, который дерзнул к нему вернуться. И заплатит собою…» – Слепой снова помолчал, затем сокрушенно добавил: – То есть, оттуда хода для него нет. Хозяин грез дождался смельчака… теперь ход герцога.
– И ничего нельзя сделать?! Вы что-то знаете! Я же вижу!
Мужчина сглотнул, желваки сыграли, гася порыв. Он поднял голову, будто спрашивая разрешения, и тихо произнес:
– Но если кто-то повторит путь… и оставит взамен…
– Что взамен?! Себя?! Я готова!
– Не знаю. Я не знаю тайны. Я думал, она в календаре… в пометке. В трагедии императрицы. Когда светильник с добродетелями полнил всю Россию светом. Ее коронация… восемьсот пятьдесят шестой год… а через сто лет родился… впрочем, я тебе говорил, что страницу открыли, нашли и увидели. Теперь же…канаты слабнут, надежда тает… концы оборваны, повисли имена…
– Боже! Какие концы?! – Лена вся дрожала, не чувствуя рук и ног. Она сделала попытку прикрыть рот, заглушить всхлипывания… и тут книга снова рухнула на пол.
Слепой понял всё:
– Была же утеряна! Я видел! Пометка?! – впадины глазниц буквально впились в гостью.
Несчастная женщина от нахлынувшего бессилия опустилась на колени и закрыла ладонями глаза. Ее шепот и тихое подвывание расползались по полу, устилали камень чем-то доселе неведомым. Водопад, казалось, утих, принимая ее страдания за любовь: ведь сколько пролил сам таких же вслед уходящим на поиски счастья и, удивляясь возвращению, делил печаль с родниками. Их журчанием и сочувствием.
Лена не услышала вопрос.
– Папа, папа, зачем… – тихо шептала женщина. – Мы нашли бы выход и так, я поняла всё, твою правоту, ты старался, как мог… я знаю… боже, как ты страдал…
Простые слова, которые ждал отец там, ради которых жил, тянул и мучился, зазвучали здесь, в этом странном месте, ответом на прежнюю глухоту. Но и в свидетельство Слова, что не устает приносить плоды – выбирая время и человека, определяя место тому под небом.
– Это мы толкнули тебя, выгнали непониманием… Как и каждый кого-то. Гонит и выталкивает. Обыденно, не замечая. Мы станем жить по-другому, милый наш папа. Где ты? Дождись меня, собери силы. Потерпи, мы снова будем вместе… найдем Андрея и вернемся, обязательно вернемся.