The Взгляд
Шрифт:
И по просьбе друзей отдал статью в лос-анджелесский еженедельник «Панорама» – пусть будет напечатана хоть там. Через месяц мне позвонил гениальный актер и режиссер Ролан Быков. Он случайно прочитал статью, счел ее провидческой и теперь не понимал, почему она напечатана не в России. Брался ее «пробить» – считал ее важной для понимания происходящих процессов и их последствий. Для понимания причин распада всех этических принципов, на которых строится человеческий разум. Ролан Быков не успел – вскоре его не стало.
По-моему, случай Собчак только подтверждает то, что понимание медийного бизнеса как способа добычи миллионов любой ценой однажды неминуемо обратится против того, кто такой бумеранг запускает.
Стыдно сказать: я пошел в журналистику, чтобы быть полезным людям. Это был
«Ух, как же вас, журналюг, в народе не любят!» – читаю в каком-то репортаже из «горячей точки». Похоже, автор процитировал это с гордостью. Все плюсы и минусы поменялись местами. Профессии, ради которой я шел в журналистику, больше нет. Наша печать, в массовом порядке вышедшая на рынок, как на панель, с единым лозунгом «Клиент всегда прав», в судорогах коммерциализации растерявшая и позиции и традиции, сама роет себе могильную яму. Многие издания в нее уже свалились. Другие шатаются на краю.
О традициях нужен бы отдельный разговор. Об отечественной публицистике, например, какой почти не знает пресса Запада. Но именно поэтому пресса Запада, при всем ее умении добыть информацию и раскрутить сенсацию, менее интересна, чем наша времен многомиллионной «Литературки». Ведь публицистика – это драма не только факта, но и мысли. В конце 10-х годов ХХ века было решено, что пусть человечество топает само по себе, а мы пойдем своим путем. В конце 80-х все перерешили наоборот: любой опыт хорош, кроме нашего. «Новая журналистика» драму мысли отбросила как наследие тоталитарного прошлого. Она вообще предпочитала не задумываться. Тон печати быстро менялся, становился все базарнее и крикливее. Драма мысли все чаще заменялась гамом скандала. А потом была и вовсе перевернута вся привычная иерархия ценностей. На первых страницах некогда уважаемых изданий резвятся «светские хроникеры» – кто в чем, кто с кем…
В принципе это шаг, как принято говорить, судьбоносный – вот так сменить иерархию ценностей: подрастают дети, уверенные, что нет на земле ничего более важного, чем последний прикид ныне забытого Богдана Титомира. Похоже, «новая журналистика» более всего озабочена увлекательным процессом отречения от старого мира и отряхиванием с ног праха любых его традиций. Чтоб никакой преемственности! Чтоб сразу, хряп – и отрезали! Благое дело омоложения кадров стало лучшим способом побыстрее осуществить эту хряп-операцию. На роль властителей дум стали претендовать люди непосредственно из детсада. Манная кашка становилась для них универсальным критерием нравственности.
И вот пишет новорусский репортер – в сущности, тоже о том, чем его соблазнила профессия: «Журналист, горемыка, вынужден торговать собою. Да вы сами знаете про «вторую древнейшую». Так что подкормить журналиста, налить ему рюмочку, позолотить, если угодно, ручку, – дело праведное. Журналист все-таки сила: не накормите, писать не будет». Парнишка, конечно, с юмором, но вообще-то он всерьез.
Освободившись от груза мыслительных процессов, писать (на этот раз с ударением на втором слоге) стали много. От упоения собою к вечеру забывали, с каких позиций писали утром. Это было и неважно. Важно – «как я себя». «Я» всегда убедительно, поскольку универсально. Все какаем» – делится размышлениями плодовитый «новый интеллектуал». Но обильное непроизвольное словоиспускание – не журналистика, а медвежья болезнь.
Базар. А базар – не рынок. На рынке покупают – на базаре плюются семечками да бьют морду кому ни попадя. И вот уже мордобой стал нешуточным: гибнут люди. И журналисты едва ли не в первую очередь. Понимаю болезненность темы, но не могу не вернуться к вопросу, много лет будоражащему воображение и совесть: кто убил Влада Листьева? Конечно, был киллер. Возможно, был заказчик убийства. Мы не знаем и вряд ли узнаем, кто они. Но ясно, что своих убийц телевидение готовит само. Готовит трудолюбиво и ежедневно. Кует их, холит и тренирует уже много лет.
А как прекрасно все начиналось!
…В знаменитой программе «Взгляд» первых лет перестройки улыбчивые молодые супермены предстали «рыцарями правды» и борцами за «новое телевидение». Смысл новизны, кроме разрешенной, но все равно вызывавшей уважение независимости суждений, был в особом ритме, в котором существовали динамичные молодые люди. Он был естественным, в нем было свое обаяние. Тогда он казался динамикой нового времени.
Сегодня ясно, что это – мотыльковость, которая из модного стиля постепенно перерождалась в жизненную позицию. Ни на чем нельзя cосредоточиться более чем на пять минут. Надо спешить: какая к черту философия, нас ждет очередной клип. Мысль, едва возникнув, зарезается на полуфразе, и уже никого не волнует, чем она завершится: наметили тему любой важности, отметились – и мимо.
За полтора часа программа успевала поговорить обо всем – и ни о чем всерьез. Но воспринимали ее всерьез. Как знак нового сознания. Как образ мысли поколения. Отражала ли она потребности общества? Несомненно. Она давала иллюзию прикосновения к предметам доселе запретным, охотно и задиристо разоблачала. Но дальше не шла. Ее борьба состояла из мелких тычков-кусаний и никогда не переходила на уровень интеллектуальный, не стремилась разоблаченное осмыслить и тем дать обществу реальный толчок к самосовершенствованию. Ибо у телевизионной программы не было – программы. Никакой вообще. Все как в коммунистической классике: весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем… Что «затем» – об этом новая российская журналистика даже не задумывалась.
В разоблачениях отчетливо проглядывал коммерческий расчет – борьба хорошо продавалась, была в моде, общество политизировалось и требовало новых допингов, разжигающих митинговые страсти. Искать опоры некогда: надо расшатывать и разоблачать, разоблачать и расшатывать – это так современно! Поэтому пошатнут – и наутек, в спасительное пространство музыкального клипа, ориентированное на подкорку, а вовсе не на сознание. На инстинкты, но не чувства.
Это и для политики открывало новые горизонты: политика браталась с шоу-бизнесом, она обретала новый мощный рычаг манипуляции огромными массами людей, прикипевшими к телевизорам. В поисках новых, более динамичных и зрелищных телевизионных форм прогрессивные молодые люди не только делали из живой мысли удобоваримый фарш. Они дали себя использовать в таких политических целях, о которых и в страшных снах не помышляли. Инстинкты теперь доминировали как на телеэкране, так и на митинге, как в бесконечных клиповых камланиях, так и в Государственной Думе. Академики Сахаровы и миротворцы Ковалевы, взывавшие к разуму, на этом фоне гляделись либо скучной аномалией, либо шутами гороховыми.