Тигр на свалке
Шрифт:
Роберт пожал плечами.
– Вообще-то, – Дорс махнул рукой, – в дерьме живете, в дерьме и дохните.
Медэксперт Павел, от которого, как ранее и предполагал Роберт, за милю несло перегаром, подошел к покойнику, расстегнул замок-молнию комбинезона, обнажая грудь, и, демонстративно прослушав через стетоскоп есть ли сердцебиение, мотнул головой, подтверждая отбытие очередного заключенного в мир иной. Дорс отстранил его в сторону, вытащил из-под одежды массивный золотой крест на толстенной цепи и приступил к отпеванию по-своему. Пока он бормотал то, что никто не мог разобрать, Роберту пришлось стоять минут примерно двадцать. Ну, поделать тут нечего. Сегодня уже к вечеру, перед погребением в пещерном кладбище, Майку отслужит настоящее отпевание пара настоящих священников. Дорс же, перекрестив напоследок труп три раза, повернулся и подошел к Ругу. Он как-то хитро посмотрел на заключенного, после взял из
– Роберт Руг?
– Да, сэр! – отчеканил Боб.
– Ты у нас что-то около полугода.
– Так точно, сэр!
– Живчик, как я погляжу. – Дорс и вправду осмотрел Руга с ног до головы, при этом он осматривал его как-то странновато, будто определяя, годится ли этот парень для следующей жертвы гомосексуальных утех самого старшего надсмотрщика. – Сегодня после завтрака явиться в кинозал. За неявку что?
– Кича, сэр!
– Праааавильно… – Дорс повернулся на месте, вышел из комнаты и направился в соседнее жилище. «Группа поддержки» двинулась следом.
Завтракали в столовой другого сектора. Повариха там тоже не страдала отсутствием аппетита, но была уже стара, как прошлогодний сыр, оставленный в отключенном холодильнике. Получив свою пайку, Роберт быстро запихнул в себя синтетику, запил все канцерогенным кофе, после чего направился в кинозал.
Первым и единственным выступающим на этом собрании был Дорс и ничего особенного он не сообщил. Начал старший надсмотрщик с дисциплины, окончил же подведением итогов рабочей деятельности, заболеваемости и смертности. К чему он прочитал эту лекцию, было непонятно, видимо, так положено. Многие заключенные засыпали сидя, и тогда Дорс переходил с речи на крик, матеря всех на свете. И вот в самом конце он спустился со сцены в зал и, прогуливаясь между рядами, начал говорить примерно следующее:
– Если вы, сукины дети, вдруг почувствуете тягу к чему-нибудь непотребному, то, сукины дети, я не стану провинившегося сажать на кичу, а, сукины дети, я просто суну подлеца в утилизатор! Получим от этого хоть какую ни есть, но пользу! Немного энергии!
Дорс подошел к Ругу и остановился возле него. Роберт вскочил, встав по стойке смирно. Надзиратель же, глядя на него в упор, сквозь зубы произнес:
– Сегодня ночью покончила жизнь самоубийством повар Западного сектора. Ну что ж, случается. Однако, – Дорс начал переходить на крик, – ни с кем из вольных до этого подобных инцидентов не было! И я предполагаю, что больше такого не случится никогда! Мерзавцы! И это тогда, когда до моего отпуска осталось всего несколько дней? Не позволю! Что ты так вылупился на меня?! – надсмотрщик обращался к Ругу.
То, как он смотрел на Боба, говорило о том, что этот парень, изображающий из себя строгого мужика, что-то подозревает. По крайней мере, именно так Ругу и показалось. Роберт опустил глаза. Дорс был или не полностью уверен, или не хотел поднимать скандала. Обо всех происшествиях с вольными ему надо посылать докладные на Землю. Ну, а если это еще и убийство, убийство вольнонаемного, главного надсмотрщика никто по головке не погладит, даже наоборот – выпишут в отставку. Видимо Дорсу этого вовсе не хотелось. Отставка с работы, к которой он имел симпатию, даже больше – маниакальное чувство того, что именно тут его место, что он творит добро, для старшего надзирателя такое развитие ситуации могло кончиться психическим стрессом, возможно даже – пулей в висок. И тут Роберт решил, что называется, успокоить Дорса. Он наклонился и шепотом, но так, чтобы тот услышал, произнес:
– Ваша сила, сэр, напор и настойчивость возбуждают меня.
Надсмотрщик удивленно вскинул брови и, тоже тихо, ответил:
– Тогда напиши мне: как возбуждает. – Дорс имел ввиду ящик для анонимок, которые он просматривал лично.
«Пожалуй, я и от тебя избавлюсь, – подумал Руг. – Успею до того, как ты сядешь на рейсовый корабль до Земли. Суну в утилизатор. Получим хоть какую ни есть, но пользу. Немного энергии».
Уже днем, перед самым обедом, труп Джонсона унесли и, подняв на поверхность, бросили на почву поморозиться. Наверное, чтобы не гнил, не распространял заразы в сыром климате колонии. Тащить жмурика заставили Боба и парня по имени Рок, хотя все называли его Рваный – из-за того, что у него и в самом деле было рваное ухо. Правая мочка болталась двумя отростками. То, что Руг знал имя этого парня, еще ни о чем не говорило, они частенько встречались, так как жили в одном секторе и работали в одном забое, но, как говорится, руку друг другу не жали. Рваный отличался дерзким характером и каким-то ненормальным взглядом исподлобья, будто говорящим: «Не подходи». Работяга из него был никудышный, он вечно задерживался в туннелях, не торопясь отрабатывая положенную норму турбиниевой руды. Бывало, бросит отбойный молоток и выскажет что-нибудь наподобии: «Не могу спокойно смотреть, как другие работают, пойду лучше посижу».
После обеда, когда Руг вернулся к себе, в комнату пришел санитар, он, ничего не сказав, из автоматического пульверизатора опрыскал все, что попадалось на глаза какой-то белой химией и также молча удалился. Видимо, привычная работа, чего тут болтать-то. Еще через пару часов по селекторным мониторам передали о том, что желающие могут, надев скафандры, выйти наружу и проводить в последний путь отрока божьего Майка Джонсона, узника Западного сектора. Подобные сообщения выдавались в колонии почти каждый день, порой даже по несколько раз в день, и это давно стало привычным объявлением.
Народу собралось не очень много, человек двадцать пять, в основном такие же старожилы, каким был и Майк, и все, кроме Руга, двух дежурных священников от обеих спонсорских церквей и еще парочки зевак, – негры. Провожавшие в последний путь поднялись на лифте до шлюзовой камеры и, напялив скафандры, выбрались наружу. Вечер, не вечер, но на поверхности солнце святило вовсю. В «Хтоне» жили по земному времени. Тащить труп в числе еще троих заключенных пришлось и Бобу. В душе он матерился, но за стеклом шлема виднелось лицо, полное скорби. Слава богу, предметы на Марсе имели меньший вес. Шли парами, впереди два священника держали в руках иконки своих святых. Вначале двигались по широкому, убегающему в даль каньону мили две, потом немного под уклон к стене, в которой зиял черный проход. Когда строили колонию, эту пещеру нашли первопроходцы, там и устроили первое и пока единственное кладбище на Марсе. Хоронить на поверхности не имело смысла, любая пылевая буря сметала все на своем пути, включая следы захоронений. А если нельзя прийти и помянуть мертвецов, зачем вообще хоронить? Не легче ли в утилизатор? Ан нет… Не по-христиански. Красивейшие гроты с высокими потолками начали пополняться могилами. Уже потом «денежные мешки» с Земли попытались выкупить это место и устроить в нем что-то вроде марсианской туристической базы. Не вышло, Ватикан встал на дыбы. Дело даже дошло до суда, и большущую роль сыграло то, что сектор возле колонии имел статус запретной зоны. Маньяки все-таки. Пришлось турагенствам строить станцию для богатых туристов ближе к полюсу. Ну и к лучшему, там нашли много подобных пещер, да и с водой проблем не было, под поверхностью обнаружили лед.
Процессия проследовала в пещеры. Один из священников привычным движением опустил рубильник, торчавший прямо из стены, и пещеры озарились разнообразной световой гаммой. Скрытые прожектора, фосфоресцирующее излучение. В общем, инопланетная картинка. Хотя могилки так себе. Стандартные плиты с криво выжженными именами. Наверняка лазерными резаками работали дилетанты или просто спешащие люди. Такие же плиты-заготовки стояли штабелями возле стен. Судя по количеству, мертвецов ожидалось еще очень приличное число, но самое главное – на каждой еще неиспользованной плите были уже выжжены имена людей, до сих пор харчевавшихся в колонии. Руга подмывало найти свою плиту и посмотреть, под чем его хотят похоронить. Плит было так много, что они занимали весь путь до дальнего зала, где и вырыто было несколько готовых ям. Куда ни глянь лежали сложенные десятками в высоту, готовые к применению плиты. Располагались они в алфавитном порядке. Кого-то из заключенных заставили сильно потрудиться, возможно, этот мастеровой по плитам только тем и занимался, ни разу не побывав в шахтах, не попробовав нервную тряску отбойного молотка.
Труп положили на невысокое каменное ложе. Вперед вышел православный священник с массивным серебряным крестом на толстущей цепи, одетой поверх скафандра. Он произнес:
– Раз… раз… раз… Вы настроились?
Когда все дружно мотнули головой, он раскрыл священную электронную книжку и стал заунывно читать по бегущему тексту заупокойную. Нудно и скучно. При этом он ходил вокруг трупа и размахивал кадилом, к которому подводилась трубочка с кислородом и запах дыма которого почувствовать все равно никто не мог. Но – неважно – традиции есть традиции. Потом и католический священник отработал службу по-своему. Когда они вдвоем отошли в сторону, вперед вышел один из заключенных негритосов. Он встал возле Майка и, прокашлявшись, начал что-то тихо напевать. Остальные черные братья стали по очереди вступать в песню. Главный солист принялся повышать голос, а кончился весь этот концерт плясками а-ля христианская негритянская церковь. Представьте себе: пещера, в которой пара десятков мужиков в скафандрах танцуют, притопывая и прихлопывая в ладони. В кино такого не увидишь. На самом деле Руг впервые попал на похороны, но после узнал, что подобные отпевания разрешены. Традиции бывают разные. А у иноверцев, к тому же, бывают свои приколы.