Тигр скал
Шрифт:
Грозный Элиа устроил потоп, из Цхраквазагари пошел огромный оползень, который похоронил под собой все деревни, оказавшиеся у него на пути. Вот здесь, где мы ходим, топчемся, под этой землей спит древний Ланчвали со своими башнями, домами-мачуби, обнесенными каменными оградами. Под этой землей покоятся наши предки... Неужели ни разу твоя соха или плуг не зацепились за зубец башни? За прокопченные бревна двухэтажных дарбази? Тогда погибли все от мала до велика. На этой площади оплакивали заживо погребенных, и потому место это зовется Лагуниаши [9] . Даже во время
9
Лагуниаши — место оплакивания.
— Верно, верно,— выдохнул народ, и в этом слове были и возмущение, и гнев, и угроза...
— Старейшего рода Цитлани природа наказала за его невежество и тупоумие, гнев господень настиг его на самой вершине горы, гром поразил его и уничтожил. За тебя в ответе все мы, всевышний отдал тебя на наш суд, и потому мы судим тебя теперь...
— Но я правда был на вершине! Был там, и вернулся сюда, и стою теперь перед вами, вы видите, я жив-здоров, цел и невредим. Мы не встретили там никаких злых духов, а если бы они там были, верно, воздали бы мне за то, что...
— Что, что? Не воздали, говоришь? А тот англичанин, отчего же он сорвался в пропасть? Или, может, вы сами отправили его туда, откуда никто не возвращается? А?
— Я созерцал с той выси наше ущелье с его лесами и пастбищами, и вас видел я оттуда, с вершины, и впервые в жизни понял, как суровы и непримиримы, как недоверчивы и бездушны друг к другу мы, люди. Жизни нашей недостает той красоты и доброты, которыми столь щедро наделил всевышний природу. И я удивлялся: отчего же никогда прежде я не чувствовал, не сознавал этого, отчего не догадывался об этом раньше?
И тогда я понял, что хорошо бы каждому из нас подняться на Ушбу и оттуда посмотреть вниз, на землю, ощутить величие мира, это не повредило бы и самим махвши, наоборот, еще более возвысило бы их. И пережитое, перечувствованное там, на вершине, в заоблачных высях, они, словно семена гороха, посеяли бы в своем народе. Ведь к тому и призваны они, наши махвши. И тогда между нашей жизнью и гармоничной природой не было бы такого разрыва, такой резкой грани. Вот с какими мыслями возвращался я к вам и надеялся, что вы выслушаете меня, поверите в мои слова и поймете меня.
Круг стал совсем невелик — как полная луна. И луна убывала.
Гнев, горящий в глазах людей, огненными искрами обжигал лицо, плечи Муратби... Мешал говорить, затмевал разум...
«Надо сказать им что-то такое... такое... надо сказать что-то!..»
— Я хочу убедить вас в моей правде. Я могу сейчас же доказать, насколько прав я перед вами, насколько чист.— Муратби озарила какая-то новая мысль, и последние слова он произнес с особой убежденностью.
Махвши оглядел народ. Все смотрели на него, ожидая решающего слова. А он молчал. Вглядывался в каждого поодиночке, будто в их глазах должен был найти то, что ответить Муратби. Голубыми, прищуренными от резкого блеска снегов глазами стремился проникнуть в мысли односельчан, узнать их волю.
— Так что же, докажи нам свою правду,— медленно, внятно проговорил
Люди, которые минуту назад готовы были броситься на смельчака, вздохнули с облегчением, словно с плеч их свалилось тяжкое бремя, словно сняли печать с сомкнутых уст. Просветлели мрачные, суровые лица. Разгладились морщины гнева, в глазах проглянули лучи солнца.
— Если я докажу вам мою правду, вы и впредь будете видеть меня здесь, если же нет, считайте меня навсегда пропавшим.
Муратби собрал валявшиеся в лапаро [10] смолистые сосновые щепы, которыми разжигают обыкновенно огонь, связал их веревкой, закинул вязанку за спину и зашагал по тропинке, ведущей в горы.
Рассказывают, что на второй или на третий день на вершине Ушбы запылал костер. Все село созерцало алые языки пламени, которые трепетали, словно сванское знамя — леми, и рвались вверх, в небо — к солнцу и луне, к звездам...
А потом целый и невредимый вернулся в село и сам Муратби. И все преисполнились любви и почтения к отважному охотнику и скалолазу, первому, кто покорил Ушбу.
10
Лапаро — место возле дома, защищенное навесом.
Однако не так-то легко было развеять суеверия, веками властвующие над людьми. И вот однажды, когда небывалые снегопады погубили в селе птицу и скот, махвши обратились к волхвам и прорицателям, чтобы узнать, в чем причина страшного бедствия, чем они так разгневали всевышнего, за что он так сурово наказывает своих детей. Волхвы должны были дать ответ, и ответ убедительный. Причины гнева господня и они не знали, но им вспомнился Муратби Киболани... Муратби Киболани и его деяния...
— Да исчезнет с лица земли род Киболани, как исчез род Паидани! Будь проклят самой природой сын человеческий, вступивший в единоборство с силами дьявола, проникший во владения его. Ибо сказано: «И взора своего не обращай туда, где тебе не дано...» Муратби же не только взор обратил — он осквернил своими джабралеби склоны Ушбы...— возгласили волхвы.
И этого было достаточно...
БЕЛЫЙ СТАРЕЦ: ВЫСШАЯ СЛУЖБА!
В один из дней пришел Максиме.
Он уединился с Бесарионом и повел с ним тайную беседу. Долго длилась эта беседа. Наконец они вышли в среднюю комнату.
— Значит, ты очень этого хочешь и ни за что не отступишь? — обратился к племяннику Максиме.
Михаила прошиб пот. Он сразу понял, о чем спрашивает дядя.
— Очень хочу и ни за что не отступлю.
— Видишь, какой упрямец? — заговорил Бесарион.— И в кого он уродился, а? Кто у нас, у Хергиани, такой настырный?
У Михаила поникли плечи, он стеснялся Максиме, робел перед ним. Как всегда, от волнения он стал постукивать ногой по полу — словно вытаптывал ступеньку в снегу. Из слов дяди и отца он пока что не вынес для себя ничего утешительного.
— Что ж, ждать недолго,— Максиме испытующим взглядом уставился на племянника.— Завтра затемно, когда пропоют вторые петухи, мы выступаем в направлении Бечо-Шихра. Вот и поглядим, какой ты молодец. Л теперь успокойся, соберись и готовься к завтрашнему утру.