Тигр! Тигр! (Tiger! Tiger! / The Stars My Destination)
Шрифт:
Фойл угрюмо мотнул головой. Дагенхем сорвал орхидею и обхватил ее ладонями.
– Следи за цветком, увидишь.
Он прошелся перед скамейкой и неожиданно остановился.
– Ты прав, разумеется. Все, что с тобой случилось, - правда. Только… что с тобой случилось?
– Проваливай, - прорычал Фойл.
– Знаешь, Фойл, я восхищаюсь тобой.
– Проваливай.
– Надо признать, у тебя есть характер и изобретательность. Ты кроманьонец, Фойл. Бомба, брошенная на верфи Престейна, замечательна. Ты разграбил чуть ли ни весь Объединенный Госпиталь, добывая деньги и материалы.
– Дагенхем
– Обокрал слепую сиделку, очистил шкафчики, украл химикалии, украл приборы.
– Проваливай.
– Но откуда такая ненависть к Престейну? Зачем ты пытался взорвать его корабль? Чего ты хотел?
– Проваливай.
Дагенхем улыбнулся.
– Если мы собираемся беседовать, тебе придется выдумать что-нибудь новое. Твои ответы становятся однообразными. Что произошло с «Номадом»?
– Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Последнее сообщение с корабля пришло семь месяцев назад. Потом… Что ты делал все это время? Украшал лицо?
– Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Нет, Фойл, так не пойдет. У тебя на лбу татуировка - «НОМАД». Свежая татуировка. Гулливер Фойл» АС 128/127.006, помощник механика, находился на борту «Номада». Разведку залихорадило от одного лишь факта, что ты возвращаешься на частной яхте, которую считали пропавшей более пятидесяти лет. Послушай, да ты просто напрашиваешься на неприятности. Знаешь, как в разведке выбивают ответы из людей?
Фойл выпрямился. Дагенхем кивнул, увидев: его слова попали в цель.
– Подумай хорошенько. Нам нужна правда, Фойл. Я пытался выманить ее у тебя хитростью. Ничего не получилось, признаю. Теперь я предлагаю тебе честную сделку. Если пойдешь на нее, мы защитим тебя. Если нет, проведешь пять лет в застенках разведки или в ее лабораториях.
Фойла испугали не пытки, он боялся потерять свободу. Ему нужна свобода, чтобы набрать денег и снова найти «Воргу», чтобы убить «Воргу».
– Какую сделку?
– спросил он.
– Скажи нам, что произошло с «Номадом», и где он сейчас?
– Зачем, ты, паря?
– Зачем? Спасти груз, ты, паря.
– Там нечего спасать. Чтоб за миллион миль да ради обломков?! Не крути, ты.
– Ну, хорошо, - сдался Дагенхем.
– «Номад» нес груз, о котором ты не подозревал, - платиновые слитки. Престейн покрывал свой долг Банку Марса - двадцать миллионов кредиток.
– Двадцать миллионов… - прошептал Фойл.
– Плюс-минус пара тысяч. Тебя бы ждало вознаграждение. Ну, скажем, тридцать тысяч кредиток.
– Двадцать миллионов, - снова прошептал Фойл.
– Мы предполагаем, что с «Номадом» расправился крейсер Внешних Спутников. Тем не менее они не поднимались на борт и не грабили, иначе тебя бы уже не было в живых. Значит в сейфе в каюте капитана… Ты слушаешь, Фойл?
Но Фойл не слушал. Перед его глазами стояли двадцать миллионов… не двадцать тысяч… двадцать миллионов в платиновых слитках, как сияющая дорога к «Ворге». Не надо больше никакого воровства. Двадцать миллионов. Этого вполне хватит стереть с лица земли «Воргу».
– Фойл!
Фойл очнулся и посмотрел на Дагенхема.
– Не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Я предлагаю щедрое вознаграждение. На тридцать
– Ничего не знаю.
– Либо мы, либо разведка, Фойл.
– Больно вам надо, чтобы я попал им в лапы, иначе к чему эти разговоры? Все это пустой треп. Я не знаю никакого «Номада», ничего не знаю.
– Ты!… - Дагенхем пытался подавить бешенство. Он слишком много открыл этому хитрому примитивному созданию.
– Да, мы не стремимся выдать тебя разведке. У нас есть свои собственные средства.
– Его голос окреп.
– Ты думаешь, сумеешь надуть нас. Ты думаешь, мы станем ждать, пока рак на горе свистнет. Ты думаешь даже, что раньше нас доберешься до «Номада».
– Нет, - сказал Фойл.
– Так вот слушай. На тебя заготовлено дело. Наш адвокат в Нью-Йорке только ждет знака, чтобы обвинить тебя в саботаже, пиратстве в космосе, грабеже и убийстве. Престейн добьется твоего осуждения в двадцать четыре часа. Если у тебя раньше было знакомство с полицией, это означает лоботомию. Они вскроют твой череп и выжгут половину мозгов. После чего ты никогда не сможешь джантировать.
Дагенхем замолчал и пристально посмотрел на Фойла. когда тот покачал головой, Дагенхем продолжил.
– Что ж, тебя присудят к десяти годам того, что в насмешку называют лечением. В нашу просвещенную эпоху преступников не наказывают. Их лечат. Тебя бросят в камеру одного из подземных госпиталей. Там ты будешь гнить в темноте и одиночестве. Будешь гнить там, пока не решишь заговорить. Будешь гнить там вечно. Выбирай.
Ворга, я убью тебя насмерть.
– Я ничего не знаю о «Номаде». Ничего!
– Хорошо, - Дагенхем сплюнул. Внезапно он протянул вперед сжатый в ладонях цветок орхидеи. Цветок почернел и рассыпался.
– Вот что с тобой будет.
Глава 5
К югу от Сен-Жирона, возле Франко-испанской границы, тянутся на километры под Пиринеями глубочайшие во Франции пещеры - Жофре Мартель. Это самый большой и самый страшный госпиталь на Земле. Ни один пациент не джантировал из его чернильной тьмы. Ни одному пациенту не удалось узнать джант-координаты мрачных глубин госпиталя.
Если не считать фронтальной лоботомии, есть всего три пути лишить человека возможности джантировать: удар по голове, вызывающий сотрясение мозга, расслабляющий наркотик и засекречивание джант-координат. Из этих трех наиболее практичным считался последний.
Камеры, отходящие от запутанных коридоров Жофре Мартель, были вырублены в скале. Они не освещались, как и коридоры. Мрак подземелий пронизывали лучи инфракрасных ламп. Охрана и обслуживающий персонал носили специальные очки. Пациенты жили во тьме и слышали лишь отдаленный шум подземных вод.
Для Фойла существовали лишь тьма, шум вод и однообразие госпитального режима. В восемь часов (или в любой другой час этой немой бездны) его будил звонок. Он вставал и получал завтрак, выплюнутый пневматической трубой. Завтрак надо было съесть немедленно, потому что чашки и тарелки через пятнадцать минут распадались. В восемь-тридцать дверь камеры отворялась, и Фойл вместе с сотнями других слепо шаркал по извивающимся коридорам к Санитарии.