Тигриные игры

Ли Лора

Когда Кэт проснулась на следующее утро и снова обнаружила, что Ги ушел, она отдала свою преданность Джадду, но он все равно уже имел ее. Когда он молча протянул ей руку, его взгляд был полон такого сожаления, она приняла ее и призналась себе, что у нее никого нет… она даже не могла позволить себе зависеть от Джадда. Чертовски хорошо, потому что месяцы спустя, нападение шести темных воинов, которые спасли их, и группы из шести призраков Навахо изменили ход ее жизни.

По крайней мере, до этих пор.

— Ты прав, ты не тот, кого я знала как Ги, — прошептала она в тишине. — Мой Ги никогда бы не

оставил меня такую одинокую, напуганную и в такой опасности. Ты всегда был Грэмом. Ты должен был сказать мне, кто ты. Я бы позволила тебе умереть, как ты того и хотел.

Выключив кухонный свет, она медленно прошла через большую открытую комнату к лестнице, делая каждый шаг с такой усталостью, что подъем вверх казался бесконечным.

Она оставила открытой дверь спальни и балкона, и заползла на кровать. Натянув одеяло на плечи, она лежала, уставившись в темноту, с сухими глазами, с болью и недоумением, почему это так чертовски больно.

В конце концов, у нее не было никаких иллюзий, она не обманывала себя, полагая, что он чувствовал что-то другое, чем утверждал, что чувствовал в ту ночь. Так почему же теперь так больно, черт возьми?

ПОМЕСТЬЕ РИВЕР

— Мой Ги никогда бы не оставил меня такую одинокую, напуганную и в такой опасности. Ты всегда был Грэмом. Ты должен был сказать мне, кто ты. Я бы позволила тебе умереть, как ты того и хотел.

Но он не умер бы.

Раны были ужасными, он согласен, некоторые хуже тех, что он когда-либо имел. Но доктор Фостер создал его, и так же, как они усовершенствовали генетику Кэт, Фостер усовершенствовал его. И его брата.

Эта генетика, ДНК, которая создала Породу в целом, гарантировала, что любая рана была немедленно изолирована, и все силы, и энергия тела пошли на ее заживление.

Он бы исцелился, но это заняло бы больше времени. И он бы сохранил свое здравомыслие. Дав ему кровь Кэт без сыворотки, созданной доктором Фостером, чтобы противодействовать появлению нового гормона в ее крови, он сошел с ума. Она была ребенком, еще ребенком, и слишком молода, чтобы в ее организме появился гормон спаривания. Слишком молода, чтобы отмечать полностью взрослую тигриную Породу, которая не была достаточно вменяемой с самого начала. Ничто не имело значения, кроме остановки переливания. Когда он не мог это остановить, ничто не имело значения, кроме того, чтобы она никогда не искала его. Он должен был держать ее подальше от себя, пока она не успеет стать женщиной, чтобы позволить ее человеческой и тигриной генетике повзрослеть.

Просматривая видео наблюдения дома, когда он сидел на стальной койке посреди небольшой пещеры под поместьем Риверов, Грэм остановился, осторожно сшивая бедро, чтобы взглянуть на видео.

Он мог видеть ее лицо, такое суровое и бледное, ее глаза были полны такой горечи, и он чувствовал, как его грудь сжалась от осознания боли, которую он причинил ей.

Она действительно верила, что он оставил ее одну и незащищенную? Что для него было возможно когда-либо сделать это? Часть его все еще была поражена тем, что она не смеялась над ним, когда он утверждал, что не любит ее. Казалось, она всегда знала и понимала его так хорошо. Тем не менее, она приняла его слова за чистую монету и поверила, что он оставил ее в покое.

Покачав головой, он закончил накладывать швы, намазал на раны заживляющий крем, а затем тщательно перевязал.

Он заживал достаточно быстро, но раны были располосованы слишком близко к артерии. Он бы истек кровью, как зарезанный поросенок, прежде чем достиг туннеля, который тянулся от основного поместья до небольшого дома, находящегося почти в миле отсюда. Слава богу, он не шел то расстояние в ту ночь. К счастью, по туннелям можно было перемещаться на автомобилях, ему удалось оказать давление на раны, чтобы свести к минимуму потерю крови, пока он не достиг комнаты, которую создал в одной из небольших пещер.

Туннели и пещеры тянулись на несколько миль под поместьем Риверов. Он сомневался, что даже сам Лобо знал, куда ведут все туннели и сколько именно пещер существовало под большим главным домом, и его площадью.

А вот Грэм знал, и отлично использовал многие из них. Электричество, украденное из главной сети, проходящей под землей менее чем в миле от стен поместья, теперь освещало туннели, которые он считал наиболее важными, а также пещеры, используемые для исследований, медикаментов и магазина лекарств, которые он начал собирать.

Лобо предоставил ему свободный доступ к туннелям и пещерам, и Грэм использовал их по своему усмотрению. Он не доверял нынешнему климату отношений между людьми и Породами, но, черт возьми, он не доверял людям, в большинстве случаев. Он научился этому безумию в очень раннем возрасте. Он мог посчитать на пальцах руки скольким людям он доверял, и это не займет все его пальцы.

Монстр, которым он стал во время своего последнего пребывания в исследовательском центре Бранденмора, никому не доверял. Никогда. Доверие означало стать слабым, ошибочно довериться воле случая, которую можно было бы остановить, рискнуть тем, что было создано для защиты.

Рычание зародилось глубоко и низко в его груди, рычание дрожало на его губах. Монстр всегда был близок к поверхности, всегда ждал, не рискуя, готовый прыгнуть в любой момент, чтобы защитить то, что считал своим.

Закрепив повязку на месте, он снова поднял взгляд и уставился на лицо на мониторе.

Она все еще не спала, все еще глядя в темноту, горечь и потеря, которые она чувствовала, все еще отражались в бездонных золотисто-карих глазах.

Пока был там, хотел сказать ей, что сожалеет, но не смог. Он посмотрел ей в глаза и увидел ребенка, которого предал словами, когда уничтожил ее веру в его верность. Он хотел сказать ей, что причинил себе боль гораздо больше, чем он когда-либо мог себе представить, словами, которые текли из его уст в попытке спасти их обоих. Чтобы спасти ее от боли, он должен был заставить ее прекратить переливание.

Однако она хотела бы получить объяснения, а он не мог их дать. Даже вспомнить, почему в нем взорвалась ярость, почему он предпочел умереть, чем взять ее кровь в ту ночь, он просто не мог этого сделать. Даже для себя. Даже в то время он не мог полностью понять это.

С извращенным чувством юмора, он признался, что никогда не был особо вменяемым. Даже в раннем возрасте его называли диким, необучаемым, сумасшедшим. Той ночью безумие взяло верх, оставив его существовать без посторонней помощи в течение многих лет.