Тигры и земляника
Шрифт:
Шучу, старик, не гони.
Ты все-таки эрудит, Ботан, выступать бы тебе в Поле Чудес. Столько всего знаешь.
Я и сам вообще-то книжки люблю. Читать меня научили в пять лет и с тех пор не могут остановить. Я в этом смысле – больной. Запойный. Читаю все подряд, что попадется, даже всякую хренотень. Бывает, под рукой нет ничего, ни книги, ни журнала, так я бумажку какую-нибудь найду – хоть пачку от сигарет, хоть фантик конфетный, – и читаю. И в голове у меня много чего, но свалено в кучу, не систематизировано, что ли. Хотя можно назвать это бардаком, а можно – творческим беспорядком.
Другое дело Ботан. Он парень пунктуальный, и в закромах его котелка знания разложены по полочкам. Все, блин, знает… убивать пора. Дома у Ботана книг – Ленинская библиотека отдыхает! Правда, в основном старье. (Ботан, не обижайся, в литературе главное – честность. Так что терпи). Например, сейчас он читает – сейчас удивишься, дружище, – «Роман-газету»! За 1981 год! Я посмотрел обложку – Чаковский, «Победа». Охренеть.
И вообще, Ботан как будто застрял в прошлом – у него прическа с бачками, ну, бакенбардами, то есть. И одежда чистая, опрятная, но уж больно старомодная. Я говорю – давай, Ботан, я тебе джинсы дам поносить! А он отвечает: «Мне свое больше нравится». Вот чудак. В ванной у Ботана эмалированная раковина. Ты, наверное, таких и не видел, дружище. Станок, которым он бреется, еще тот, с тех времен. В него вставляется лезвие и ручка завинчивается…
Отстань, старик, не отдам я тебе диктофон! Убери грабли, я же тебя рекламирую! Все, все, больше не буду…
Чуть руки мне не оторвал, зараза. А они у меня нежные, музыкальные, их беречь нужно. Тяжести не носить, грязной работы избегать. Вот, помню, на шабашку ездили… В девяносто третьем. Времена на дворе стояли трудные, за музыку платить перестали, и, чтобы прокормить семью, – а у меня на руках Ленка с маленькой Коврижкой, – приходилось крутиться. Приятель пригласил поработать со знакомыми азерами на строительстве чего-то там, уж не помню чего, ну, я и поехал сдуру…
Короче, два месяца веселой жизни удались! Мы вкалывали, как сволочи, причем, в скотских условиях, и квасили два месяца тоже, как сволочи, – с утра до вечера. Пили и работали, работали и пили… Причем, употребляли исключительно бренди – ныне забытый «Сланчев брег». Похоже, кого-то в районной администрации клево подмазали – все магазины района оказались завалены этим напитком, включая «Хозмаг» и «Детский мир». И стоил бренди дешевле водки, прикинь! Частенько можно было наблюдать картину: в канаве валяется пьяный бомж с бутылкой бренди в руках. Красиво жить не запретишь, блин. У нас этот бренди разве что из ушей не лился.
М-да… Как вспомню, так вздрогну. Вот там я руки посадил капитально, приехал – не знал, как за дудку схватиться.
И чего я про шабашку-то вспомнил? А, там одна штука произошла, важная… Но я об этом потом расскажу, сейчас ломает что-то. Да и Ботану уже пора. Скоро его из дурки выгонять примутся, потому как уже вечер и приемное время заканчивается. Но он оставит мне свой зашибательский диктофон – о, щедрейший Ботан! – и я расскажу тебе, маленький дружок, свою жуткую историю. Я не к тебе обращаюсь, Ботан, к читателю.
Да, я же забыл представиться. Зовут меня просто – Амфибрахий Ромуальдович Головотяпкин.
Шучу, не пугайся. Зовут меня Виргус. А почему так – я попозже объясню, только Ботана провожу.
Что, старик, уходишь? Ладно, спасибо, что навестил. Ты давай там, того… Не больно-то. Держи себя в руках, короче. Да, покажи, как эта штука работает-то, ну, диктофон твой. Ага… Ага… А это что? Понятно. Разберусь, в общем. Ну ладно, будь. Заходи, не забывай.
Вот мы и остались вдвоем, мой дорогой слушатель… то есть, читатель. Или ты читательница? А ну признавайся сейчас же как на духу, что у тебя в штанах?!
Я же обещал рассказать про свою кличку. Сейчас, только сигаретку закурю.
Кх-м… Ну вот. Зовут меня Виргусом давно, сколько себя помню. Вернее, лет с пяти, если уж быть до конца точным. Я тогда проболел долго и из разговора родителей уловил, что «подхватил вирус». Ну, пришел после болезни в детсад, а воспитатели спрашивают, чем болел. Я и выдал, что, мол, виргусом. Они долго не могли понять, о чем это я…
Как сейчас вижу эту сцену – щуплый рыжий пацаненек с важным видом заявляет, что у него не хала-бала какая-нибудь, а виргус! А эти вертихвостки, небось, неплохо знали, что можно подхватить – трепак там, сифон, но вот «виргуса» почему-то до сих пор не изведали. Тем и были озадачены… Пока девчонка из группы (задавака была – страх!) не сказала: «Да вирусом он болел!» А потом наморщила носик этак презрительно и процедила: «Неграмотный!» (Убил бы козявку. От родителей научилась, конечно).
Воспитатели смеялись так, что я думал, их в медпункт унесут. Ведь что интересно – детсадовские работники постоянно слышат детский лепет, а все равно каждый раз радуются, как маленькие. Наверно, долго находясь в определенном окружении, и сам становишься… того. Вот и главврач наш Альфред Вульфович тому подтверждение.
С тех пор меня Виргусом и зовут.
Только однажды я попытался от клички избавиться – в армии. Там же никто никого не знает, вот я и сказал, что кликуха моя, погоняло, то есть – Рэмбо. Ребята покосились, но ничего не сказали. А на другой день – на тебе! Сидим мы в курилке (будка такая возле казармы стояла), ну, все молодые. Духи, то есть. Стриженные, лопоухие, как близнецы-братья… И вдруг радостный такой вопль: «Оба-на! Брателло, Виргус!» Смотрю – земеля мой. Пилотка на затылке, ремень на яйцах, дембель уже, значит. А мы на соседних улицах жили, так он точно знал, что я не Рэмбо… (Там, главное, на гражданке, месяцами не встречались, а тут, у черта на куличках – получай деревня трактор!)
Уф, устал рассказывать… Вообще-то я часами могу трындеть, но здесь такая обстановка, блин… Гнетущая. Передохнуть надо. Может, ты чего-нибудь расскажешь? Ну ты, который читает. Не хочешь? Ну вот…
Ладно, давай споем, что ли, для разрядки. Ты какие песни знаешь? Я вот… ну, про Катюшу знаю. «Расцветали яблони и груши…» В детстве думал, что эта песня про зенитную установку. Помнишь, в Великую Отечественную на вооружении стояли, Катюшами звались. Вот, я думал, что песня про них.
Ну что, поехали? Я запеваю: Ра-асцвета-али яблони и гру-уши, па-аплыли-и туманы над реко-ой… Давай, подпевай, чего ты… Не хочешь? Устал? Эх, и ты тоже… Ладно, буду рассказывать дальше. Но песня с тебя, учти.
Кстати, мимо по коридору шлепают больные в застиранных халатах, оглядываются, как я сам с собой песни пою (диктофон-то маленький, не видно в руке почти). Пялятся безо всякого стыда. Тронутые, одним словом.
Эй, псих, иди-ка сюда! Иди, иди, не обижу. Это что у тебя в пакете? Понятно, что из дома, а что конкретно-то? Сигареты есть? Ну, блин… Ладно, иди, галлюцинируй себе дальше.
А вообще, армию я ненавидел. И садик, кстати, тоже. А знаешь, дружище… (я не вижу отсюда – девка ты или парень, так что буду называть тебя просто – дружище, ладно?) А знаешь, дружище…