Тигры и земляника

Галиуллин Айрат

Вот представь: маленький репетиционный зал, окна настежь, с улицы доносятся детские голоса и запах лип… (Представил? Ну, как будто кино смотришь, да?) Посередине помещения студийный рояль с желтыми от времени клавишами, в углу ударная установка «Амати» – та, наоборот, новенькая, тарелки сверкают, пластик на барабанах совсем свежий. Рядом на боку лежит контрабас, поблескивает мебельным лаком, напротив окна – операторский пульт. Кругом провода, микрофоны, пюпитры с нотами…

Девяносто второй год, дружище, май месяц. Я подрабатываю в спецшколе с музыкальным уклоном. Платят мало, но приходится крутиться на трех работах, чтобы семью прокормить. А главное – в школе есть зал, инструменты, есть возможность заниматься джазом. Мы собираемся с ребятами вечерами, играем, экспериментируем, импровизируем. Готовим концертную программу, записываем студийные варианты.

Мы счастливы. Заняты любимым делом, и плевать, что наша музыка не имеет коммерческой ценности. Плевать. Мы занимаемся тем, что нам нравится больше всего на свете. Творим Музыку. (Ботан, последнее слово напиши с большой буквы, уж ты-то меня понимаешь…)

В закутке за перегородкой журнальный стол, три стула, старенький сейф. В нем бутылка «Амаретто». В перерывах мы дринькаем по чуть-чуть, буквально по тридцать капель, и – странное дело! – больше и пить-то не хочется. Не веришь? Думаешь: «Как это так? Виргус, да чтобы не хотел надраться?!» А, между тем, это правда. Мы пьяны от другого – от вдохновения. Может, ты слышал это слово, дружище.

Только что записали хороший дубль. Сидим с пузатыми рюмочками в руках, усталые, довольные, улыбаемся друг другу. «Чем х-хороша живая музыка? – говорит, слегка заикаясь, Леша Иванов, пианист. Обычно немногословный, сегодня он разошелся. – Каждый звук несет в себе бит информации, к-которую и воспринимает слушатель. И чем б-больше звук обработан электроникой, тем сильнее искажение оригинального посыла. Живое исполнение п-передает информацию в полной мере, она не убита, не выхолощена, не к-кастрированна электричеством…»

На репетиции заглядывает учитель химии Николай Николаевич. Он пристраивается в углу и сидит неподвижно часами, мы даже забываем об его присутствии. Странная и загадочная личность, этот химик. Прикинь, он живет прямо здесь, в школе, директор разрешил ему поставить раскладушку в лаборантской химического кабинета.

Николай Николаевич буддист. Он одинок и нелюдим и все свободное время посвящает медитациям.

Как-то вечером мы долго бились, не могли найти нужное звучание пьесы, «Autumn leaves» называется… Такое бывает, дружище, – никак не приходит настроение, то самое особое состояние. Николай Николаевич из угла подал голос… и знаешь, его совет сработал.

«Визуализируйте образ, – сказал он. – О чем вы играете?»

Выяснилось, что мы представляем совершенно разные картины. И когда создали общее видение, все вчетвером заиграли вместе, а не каждый о своем, как раньше.

Своеобразный был мужик.

«Играйте телом, – советовал он. – Музыка возникает не в голове, она приходит оттуда, – буддист многозначительно тыкал пальцем в потолок. – Мозги здесь совершенно ни при чем, отключайте их. Принимайте послание свыше, концентрируйтесь на нем и пропускайте через чакры. Музыкальный инструмент – самая последняя инстанция, выходной клапан в конце туннеля…»

Николай Николаевич научил меня медитировать. Привил любовь к созерцанию. Открыл для меня восточную философию.

«Существование есть иллюзия. Пойми – и выйди за пределы. Вот путь ясных». Гэ Эс Будда.

М-да… Майский вечер, ореховый вкус ликера, разговоры о карме и томительная мелодия Жоржа Косма.

У меня была жизнь, дружище. Мне есть что вспомнить.

Ладно, хватит! Надо успеть пожить, пока не пришло время последнего путешествия. «Живи тотально, живи всем своим существом. Отложи ум в сторону и без ума нырни в сейчас» – говорит Ошо.

Правильный чувак этот Ошо. Наш человек. Вот, например, еще высказывание, мне особенно нравится: «Чтобы следовать пути Будды, человек должен быть бунтовщиком. Бунт – это вкус его существа». Ты согласен, дружище, что человеку не подобает жить со сложенными лапками? Мы не обязаны следовать тому, что навязывает государство, общество, или там религиозные институты? Бунтуй! Проверяй все на своем опыте, на собственной шкуре! Только так ты познаешь истину.

Это уже мои слова, имей в виду. Не Ошо и не Будды. Неплохо сказано, да? Бунтуй, ерш твою медь!

Что я и делал всю жизнь.

И получал, соответственно, за это по кочану.

Серьезно, дружище, сколько себя помню, я восставал против системы. Воспитательница в детсаде называла меня самым хулиганистым ребенком за весь свой многолетний опыт. В школе я вечно конфликтовал с учителями. В училище умудрился поругаться с заведующим кафедрой и потому все экзамены сдавал только с пятого раза. В консерватории вякнул в защиту однокурсников, которые по выходным пели в церковном хоре…

Как получилось – в деканате узнали об их подработке, и ребят решили расчихвостить по комсомольской линии. Подвергнуть, блин, общественному остракизму. На собрании активисты один за другим брали слово: «Ой, как это недостойно! Ах, какой позор для советского человека!»

А я встал и отколол: «Отстаньте от них, – говорю, – у нас в стране свобода вероисповедания!»

Исключили меня из комсомола, вместе с певчими. Ну, их – ладно, по делу. А меня за что? За правду, дружище, за правду!

Путь Будды, однако.

Примерно так же из театра поперли. Один дирижер… Не буду называть фамилию, ты его наверняка знаешь, дружище. Классный маэстро, но как человек – полное "г" (не буду называть слово, ты его наверняка знаешь. Ха-ха, поставь здесь смайлик, Ботан). :)

Безумно талантливый и ужасно несдержанный на язык товарищ. Он постоянно наезжал на нас, – ну, на музыкантов, – хамил, язвил, обозвать даже мог. Самодур, короче.

И вот, сидим мы в оркестровой яме, «Иоланту» репетируем (ты уже в Яндексе освоился, дружище?). Там место есть, довольно хитрое, первая флейта сложный пассаж выводит. А флейтист, как назло, на больничном. Концертмейстер группы на его место временно посадил третью флейту – девочку-стажерку. Скромная такая, застенчивая, мышка, в общем. И не может она сходу пассаж взять, а заранее ноты не смотрела – чужая же партия. Дирижер и взъелся. Эпитетами всякими посыпал, стал ехидничать, интонациями поигрывать.