Тигры и земляника
Шрифт:
На работе долгожданное затишье – праздники кончились! И можно спокойно брать накопленные за долгую зиму отгулы. Что ж, будем пользоваться =)
Сегодня мне захотелось посмотреть старые фотографии – давно не доставала, а сейчас почему-то… Большой альбом в шкафу, пухлый от вложенных снимков, я вытерла с него пыль, открыла и увидела первую… И сразу же навеяло, нахлынуло, пахнуло давним и милым.
Вот было бы здорово вставить сюда, в дневник, не только текст, но и звуки… и запахи… и вкусы… Но нет, нет возможности, к сожалению.
Ладно, все-таки попробую. Вот:
Лето. Огромный некошеный луг. На небе сгущаются тучи. Воздух розовато-сиреневого цвета, влажный, густой. Пахнет травой и дождем. На краю неба посверкивают беззвучные молнии. Предвкушение чего-то. Что-то будет, и от этого становится немножко волнительно.
Легкий сарафан, по голым рукам мурашки и сразу же – гусиная кожа… Взгляд девушки на фотографии открытый и какой-то выжидательный, словно спрашивает: «А что дальше?»..
Фото черно-белое, не самого хорошего качества – кажется, снимали «Сменой». Но я все помню. Мне здесь почти шестнадцать, я на каникулах у бабушки.
(Нет, не случайно именно это).
Альбом у меня запущенный – уже забыла чьи дети когда-то расшвыряли снимки, и они до сих пор лежат в творческом… Никакой хронологии – детские вперемешку со свадебными, друзья, не друзья, а этих уже и не помню, отжившее, отболевшее, цветное и не очень, давнее и не совсем… Лучше по порядку. Если это можно назвать порядком, конечно. А, плевать! Сейчас уже на все наплевать, и от этого настроение – бесшабашное.
Что-то вроде счастья.
То лето особенно запомнилось. Я познакомилась с мальчиком (он тоже приехал к бабушке в деревню), и это моя первая «взрослая» любовь. Боже мой, как трепетало сердечко, когда он целовал меня в садике за клубом!
Клуб был эпицентром жизни деревенской молодежи, и мы, приезжие, конечно каждый вечер ходили в кино. Почему-то, как правило, индийское – «Рам и Шиам», «Бродяга», «Господин 420», «Месть и закон»…
Все помню, надо же. Радж Капур. Наргис. Песня про Хатубу.
А после фильма танцы, где мы с девчонками большей частью стояли у огромной побеленной печи и смотрели, как танцуют «взрослые». А затем – звездная ночь, по деревне перелаиваются собаки, темень такая, что никогда не бывает в городе. И объятия, от которых кровь бросается в голову, и становится жарко… неловкие поцелуи…
Парень отчаянно скромен и не позволяет себе ничего лишнего. Впрочем, я и сама девочка «правильная» и в свои пятнадцать целомудренна, как одуванчик. И в делах и в мыслях, что примечательно.
Я приходила с танцев и бабушка подозрительно смотрела на мои горящие щеки и светящиеся, как у кошки, глаза, вздыхала и неизменно спрашивала: «Ты там не безобразничала, случаем?» Я смеялась и отвечала, что, конечно, бабуля, безобразничала – мы с девочками подожгли клуб и голышом плясали при свете пожара, разве ты не видела зарево? «Болтушка! – зевала бабушка, – Ложись уже спать, гулена». А я с сильно бьющимся сердцем думала, что мне удалось ее ловко провести, ведь на самом деле я безобразничала, да еще как безобразничала, знала бы бабуля…
Мы с девчонками часто ходили купаться, и там встречали мальчишек, но компании не смешивались – они сами по себе, мы сами, и оставалось лишь переглядываться украдкой и ждать в томлении вечера… Что бы я не делала, все мои мысли об этом – ну, быстрее же, солнце, быстрее, садись давай!
Вхожу в тень старой ивы и останавливаюсь у воды. Я непроста, непроста, непроста… Легкость и полость внутри. Кажется, еще немного и взлечу. Чувствую себя. Чувствую…
Нежность и сила в тонких руках. Словно держишь ребенка.
Воздух осязаемый, вкусный. В груди замирание. Дышится полной грудью, хочется улыбаться… Яркий чай, запах травы. Чабрец, шиповник, листья смородины. Вкус, заменяющий сладость. Тихая мелодия радости…
Тогда я все время прислушивалась к себе – там внутри происходило что-то удивительное, непонятное. Совсем иначе вдруг стали ощущаться ароматы, звуки, цвета…
Перевернем карточку, оставим воспоминания о давнем-предавнем лете, неловких объятиях и влажных и нежных, как у девочки, губах. Альбом лежит передо мной, приглашает…
Вот следующая фотка.
Здесь мне уже… сколько? Алик родился в восемьдесят восьмом, потом два с половиной года в декрете, и это первый год моей работы в школе. Двадцать пять, значит.
Мне нравилось работа, особенно поначалу. Нравилось заниматься с детьми, помогать им взрослеть, нравилось видеть плоды своего… С утра я с удовольствием шла в школу, а после – бежала домой… нет, не бежала, а мчалась, летела, парила с улыбкой на губах, мечтая обнять мужа и сына, окунуться в теплую атмосферу дома, вдохнуть любимые и родные запахи.
А потом все рухнуло.
Несешь полный поднос изысканной посуды – хрустальные бокалы, хрупкие фарфоровые чашки, старинные тарелки и вазочки… И вдруг что-то случается, поднос летит на пол и на твоих глазах все бьется. В хлам, вдребезги, в мелкие осколки. С грохотом, который еще долго стоит в ушах. А ты стоишь, смотришь, смотришь, и ничего не можешь…
Конечно, такой фотографии в альбоме нет. А жаль. Она могла бы стать прекрасной иллюстрацией…
Ладно, дневничок, возьмем себя в руки. Здесь, на фотографии, я еще не подозреваю, что меня ждет, до этого очень и очень далеко.
Они отправились встречать меня после работы (я была в первой смене), и на полпути мы столкнулись: Артур за руку с серьезным и важным трехлетним Аликом, и я с ребятами из четвертого «в», – они никак не хотели расставаться и пошли меня провожать, о чем-то наперебой рассказывая, смеясь…
Артур поставил нас против солнца, чтобы снимок вышел правильно – поэтому мы на фотографии жмуримся. Я смотрю на мужа с Аликом, чувствую тепло детей – такое живое и трогательное, и слезы наворачиваются на мои глаза. «Что с тобой, соринка попала?» – спрашивает муж. – «Да все солнце, солнце», – отвечаю я.