Тихая охота
Шрифт:
После кладбища он наскоро искупался и отправился в город. Капитан Розальский его звонку обрадовался, отверг предложение посидеть в кафе и позвал домой.
– На сына посмотришь! Он вырос, совсем большой – сам штаны застегивает и ложкой кушать умеет. Ты же пропадаешь Камул знает где годами. В следующий раз явишься, а у меня уже внуки.
– И это будет прекрасным поводом выпить! Что брать? Пиво или медовуху?
– Бери пиво, – велел Анджей. – Медовухой слишком быстро накидаемся, и муж меня из дома выгонит.
Глава 2. Тадеуш. Хлопоты
Формально он находился под домашним арестом, на выезд в Чернотроп или Лисогорск нужно было запрашивать разрешение у инспектора по надзору.
Чем старше становился сын, тем большую неловкость вызывала ситуация. Уже пришлось учить ребенка врать, отвечать патрулю, что они идут к доктору – в случае, если остановят. Это тяготило – хотя их ни разу не останавливали – но Тадеуш не мог себе позволить пропустить Лесную ярмарку. Осенние продажи соленых и сушеных грибов, трав и ликера обеспечивали им скромную жизнь в течение года: зимой он вообще не выбирался с фермы, весной продавать было нечего, а лето не приносило особого дохода.
Этот сезон был удачным – в еловой роще рыжики перли, как будто Хлебодарный благословил, и Тадеуш включил электрические сушилки, подсчитав, что выручка за грибы с лихвой окупит счета от энергокомпании. Рыжики и в ликеры шли, и ценились на рынке не меньше белых – из-за редкости, подверженности червивости и хрупкости, усложнявшей транспортировку. После сушки грибы закатывались в стеклянные банки – чтобы не впитывали влагу и посторонние запахи – и это добавляло работы и уверенности в завтрашнем дне. Банки на ярмарке с руками оторвут, с соседних ферм и из Лесной приходили вести, что рыжиков больше нигде нет, и Тадеуш планировал выжать из ситуации максимальную прибыль.
Год выдался урожайным не только на рыжики – с конца августа и подосиновики, и моховики, и маслята лезли из-под земли во всех окрестных лесах. Тадеуш и двое его помощников сбились с ног: собирали, сортировали, сушили, солили, упаковывали в мешки, сетки, отправляли бочонки оптовикам, теряя прибыль, но экономя места в амбарах. Вдобавок ко всему, на скошенном поле фиалковой вербены вырос второй урожай – растения откликнулись на сентябрьское тепло и умеренные дожди. За сушеную фиалковую вербену медведи с Медовика платили так щедро, что Тадеуш соорудил для травы дополнительную сушилку, косил осенние стебли, подкладывал, ворошил, следил, чтобы не сырели и не чернели.
Деньги, полученные от оптовиков, он пустил на закупку кагора. На лугу за заброшенной овчарней каждое день появлялись свежие молоденькие дождевики. Тадеуш их сушил, растирал в порошок в каменной ступке – согласно рецепту свекра – заливал кагором, добавляя два-три цельных гриба и несколько веточек вербены, взбалтывал и отправлял в холодильник. Перед тем как разлить товар по бутылкам с широким горлышком, ему пришлось потратить день на фильтрацию и раскладку дополнительных грибов. Усилия того стоили – кагор на вербене и дождевиках считался целебным, улучшал цвет лица и густоту шерсти, и пользовался спросом у кремовых и янтарных лисиц, отдававшим за бутылку бешеные деньги.
Основную,
Тадеуш бы и продажу Рою препоручил, доверенность на ярмарочное место давно была оформлена. К сожалению, дела с медведями Медовика и некоторыми лисами переложить на чужие плечи он не мог. Постоянные покупатели – те, кто остались верны фермерскому товару после смерти мужа и свекра – желали иметь дело только с ним. С медведями все было понятно, в наследство от свекра Тадеушу достался еще и канал нелегальной торговли партиями взрывчатки для лесных ячеек, а вот с какой стати любители грибного алкоголя хотели видеть за прилавком именно его, оставалось загадкой. Да, он унаследовал и ельник, и книгу семейных рецептов, но где гарантия, что сушеные рыжики и подберезовики для ликеров будут прокалены на сковороде, а в спирт добавят вербену и крапиву в нужных пропорциях? Какая разница, кто вынет из коробки и поставит на прилавок бутылку, которая может разочаровать содержимым? Логику Тадеуш так и не постиг, принимал положение дел как данность, и уже третий год, в конце октября, отправлялся на знакомое рыночное месте. Из-за этого и приходилось нарушать закон: хоть пиши инспектору, хоть звони, а на ярмарочные дни разрешение на поездку никто не даст – во избежание совершения террористического акта.
Лютик путешествие предвкушал давно, с лета вопросами закидывал: «А когда, а на сколько, а где будем жить, а ты мне купишь?..» Сейчас, когда Тадеуш объявил, что они поедут в Чернотроп на день раньше открытия ярмарки и уладят кое-какие дела, распрыгался, переворачивая кухонные табуретки – в четыре года для радости мало надо.
– Поедем на машине?
– Нет, – покачал головой он. – Рой отвезет нас к трассе, дождемся автобуса и доберемся до города. Фургон нужен для перевозки товара, а маленький «пикап» не заводится. Если заработаем побольше денег, Рой отгонит его в автомастерскую, чтобы починили.
Лютик завопил:
– Ура! Автобус!
От вопля – «аф-аф-аф-то-бу-у-ус!» – стало смешно и горько одновременно. Полыхнуло желание сбежать отсюда прочь, наплевав на все обязательства, хоть к Камуловой бабушке, лишь бы у ребенка была другая жизнь и другие радости – не сбор грибов и не поездка на автобусе.
Мысль испарилась после стука в окно. В печке потрескивало полено, заглушавшее дворовые звуки – он протапливал утром и вечером, опасаясь, что Лютик простудится – а это значило, что незаметно мог подкрасться кто угодно. Хоть враг, хоть друг. Ситуация осложнялась тем, что Тадеуш впервые за долгое время остался на ферме один. Рой уехал к родителям, чтобы взять список покупок и привезти им нужные товары из Чернотропа, а Джерри умчался к жениху – миловаться и бегать по осеннему лесу, шурша золотыми листьями.
Тадеуш подавил порыв взять из тайника пистолет и встретить незваного гостя с оружием. От полиции парой выстрелов не защитишься, только срок себе добавишь за вооруженное сопротивление. Если кто-то из лесных братьев пришел за помощью – стрелять не будешь. А если заподозрили в предательстве и решили казнить, в окно бы не постучали. Сразу бы выбили дверь и нашпиговали свинцом, а потом подожгли дом.
Тадеуш отступил на шаг, чтобы не маячить силуэтом в окне – занавесок на ферме отродясь не было – толкнул рассохшуюся форточку, спросил: