Тихая война
Шрифт:
— Да, пожалуй, тебе нельзя больше оставаться в Зимани, — выслушав мой рассказ, заключил Ружич-младший.
— Я тоже так думаю.
— У тебя есть какой-нибудь план?
— Есть, и к тому же серьезный. Перейти в Югославию.
Все Ружичи были родом из долины Керки, и, хотя они переселились сюда давно, по ту сторону границы у них остались родственники. Я не мог, не имел права злоупотреблять их искренней дружбой. Государственная власть в стране к этому времени, к весне 1949 года, заметно укрепилась, полиция тоже стала более организованной и активной. В Будапеште начались так называемые концепционные судебные процессы, осуждение «титоизма», что еще более обострило положение на венгерско-югославской границе. В той обстановке было очевидно, что я, как лицо, разыскиваемое политической полицией, представляю опасность для всех, кто имел со мной дело.
Поначалу Ружичи усомнились в правильности моего решения, но я постарался их убедить, объяснил, что в обстановке конфронтации с Югославией мое пребывание в этой стране будет, несомненно, благоприятным. Ружичи согласились с моими доводами и охотно вызвались мне помочь.
Теперь я уже не помню, как добирался до приграничного Торнисентмиклоша через нефтеносные поля, усеянные вышками с примитивными качающимися ковшами, черпающими нефть, но все же добрался.
Выбор мой пал на это небольшое село по двум причинам: во-первых, в нем проживали хорошие знакомые моих друзей, а во-вторых, там можно было перейти границу посуху, минуя водные преграды.
Хозяева, у которых я остановился, подробно, как могли, на словах и с помощью рисунков описали мне пограничную зону, которую мне предстояло преодолеть. Преимуществом было то, что мой маршрут лежал через большой лес, разрезанный мелкими речушками, а по ту сторону, в селе Альшолендвар, жили родственники этих людей, давших мне приют. Адрес родственников я выучил наизусть.
Поздним вечером, когда начало смеркаться, меня проводили до самой границы. Мы долго шли лесом, потом он начал редеть, и вскоре передо мной открылась широкая поляна, на которой паслось стадо свиней. Мой проводник остановился и сказал:
— Это стадо уже тамошнее, югославское, значит. Ну, бог вам в помощь!
Признаюсь, мне стало не по себе, когда я пересекал эту открытую поляну, степенным шагом сопровождая хрюкающее стадо. В любой момент с той или с другой стороны мог прогреметь выстрел. Я понимал это, и по спине у меня ползали мурашки. Я изрядно наслушался всяких слухов о беспощадности югославских солдат, которые, кстати, поддерживались в то время и официальной венгерской пропагандой. Так или иначе, по мере углубления на югославскую территорию моя неуверенность в успехе возрастала.
Пастух не обращал на меня никакого внимания, словно меня вообще не было. И все-таки на душе у меня скребли кошки. Не успел ли он сообщить каким-нибудь условным знаком своим пограничникам, что к его стаду приблудился чужак? А может, за поимку нарушителя границы назначена награда?.. Впрочем, какая мне разница — быть задержанным или самому добровольно явиться в комендатуру, как я собирался это сделать?
Разница все же была. Если я сумею добраться до Альшолендвара, то в комендатуре меня наверняка встретит офицер образованный, политически грамотный и разбирающийся в людях. А с пограничного патруля какой спрос?..
Выйдя на мощеную дорогу, я не упускал из виду пастуха и избегал попадаться на глаза крестьянам, ехавшим на повозках. Потом, незаметно пропустив вперед стадо свиней, я залег на дно придорожной канавы. К счастью, уже стемнело.
Часов в десять вечера я постучался в дверь дома по имевшемуся у меня адресу. Открыла мне женщина. Услышав, кто меня послал и откуда я прибыл, она быстрым движением погасила лампу и впустила меня в темную прихожую.
— Помилуй вас бог! Да знаете ли вы, куда пришли?
— В село Альшолендвар, — ответил я, немного смешавшись.
— В пекло, сударь! В самое пекло. Здесь каждый венгр на подозрении, верить никому нельзя. Продадут в два счета, и конец.
— Но я пришел как друг. Сражался против фашистов…
— Разве это имеет какое-нибудь значение? Вы слышали о депутате венгерского парламента Бельше?
— Да, конечно. Дьюла Бельше состоял в одной со мной партии, его избрали в парламент от области Зала. А что, он тоже здесь, в Альшолендваре?
— Был. Потом депутата увезли в Марибор, а вчера выдали венгерским властям. Хотите последовать его примеру?
Следовать его примеру я, разумеется, не хотел.
То, что я услышал, и тон, каким это было сказано, убедили меня, что я совершил еще одну роковую ошибку. Я с ног валился от усталости и попросил хозяйку дома оставить меня хотя бы на ночлег. Но она и слышать об этом не захотела. Пришлось мне уйти.
Так рухнули мои надежды на благожелательный прием, на возможность хотя бы временно избавиться от несколько лет висевшей надо мной угрозы очутиться за решеткой. Получалось так, что я рисковал напрасно. Обратный путь был тяжел, приходилось утешаться лишь тем, что, уходя от неизвестной мне опасности, притаившейся на территории Югославии, я возвращался к своей, так сказать, домашней, отечественной, хорошо мне знакомой.
До пограничной деревушки я шел по мощеной дороге, которую уже знал. Но, выйдя на околицу, остановился в нерешительности. Непроглядная ночь скрыла все ориентиры, по которым я двигался с той стороны всего два-три часа назад. В сумерках все выглядело иначе. О том, где проходит граница, я и понятия не имел, не говоря уже о маршрутах движения венгерских и югославских пограничников. Безвыходность положения придала мне храбрости. Покружив в темноте вокруг домиков на самом краю деревни, я заметил в окне одного из них слабый свет, подкрался к двери и постучал, вверив свою судьбу счастливому случаю.
На пороге появилась фигура мужчины. Мы тотчас узнали друг друга и смутились: это был уже знакомый мне пастух-свинопас. Бедный крестьянин, однако, вежливо пригласил меня войти в свою хибарку, все помещение которой состояло из одной комнаты; за занавеской похрапывала во сне его жена.
Хозяин угостил меня стаканчиком палинки, дал хлеба и лука, но о том, чтобы проводить, а тем более переправить меня через границу, и слышать не хотел, хотя я и посулил ему изрядную сумму денег.
Что же было делать? Пришлось мне опять уйти в кромешную темноту, не зная даже толком, где тянется незримая ниточка границы. Чтобы освободиться от лишнего груза, я оставил свой рюкзачок со всем его скудным содержимым крестьянину в подарок. Там были кое-какая провизия, смена белья, безопасная бритва с помазком и два куска хорошего мыла.