Тихая война
Шрифт:
Должен признаться, мои начальники рассчитали верно: прежние коллеги по заводу «Гамма» не оставили меня в беде. Так зимой 1953 года я стал слесарем Будапештского завода точной механики.
Слесарем! Боже правый, ведь с тех пор, как я получил свидетельство подсобного рабочего по этой специальности, прошло двенадцать лет! Но главное, по ней я вообще ни дня не работал. А тут, на заводе, мне для начала вручили огромный латунный лист, из которого я должен был нарезать узенькие полоски для какого-то прибора.
Встав к тискам, я до кровавых пузырей на ладонях пилил ножовкой проклятый лист. Пилил до тех пор, пока не убедился, что если и дальше буду продолжать в том же духе, то не заработаю себе даже на хлеб и воду. Видя мое отчаяние, кто-то из доброжелателей дал мне дельный совет:
— Чего мучаешься? Видишь, вон листовые ножницы лежат? Отмеряй хорошенько, раз — и готово!
Отмерить-то я отмерил, но вместо «раз — и готово» настриг таких завитушек, которые невозможно было распрямить. К счастью, в оптическом цехе освободилось место, и по моей просьбе меня перевели туда.
В те времена у покупателей пользовался большим спросом простенький фотоаппарат-ящичек, который выпускал наш завод. Назывался он «Спутник». Конструкция аппарата была явно неудачной. Тугую пружину затвора необходимо было намертво закрепить в хрупкой, с тонкими стенками, бакелитовой коробке, служившей корпусом. Сделать это можно было только с помощью заклепок. Бакелит легко трескался, коробочки раскалывались, словно орехи, и брак превышал тридцать процентов от всей готовой продукции.
Вот эту-то работу и поручили мне, новичку.
Нужно сказать, я с детства отличался упрямством, а со временем приобрел и нужную выдержку.
Немало дней я потратил, чтобы решить поставленную задачу. Не обращая внимания на то, что коробки трескались все чаще, брак угрожающе рос, а коллеги по цеху начали многозначительно коситься на гору обломков у моего верстака, я искал правильное решение и все-таки нашел его. Раскрыв секрет технологии, я вскоре сократил брак до двух процентов, а моя производительность труда увеличилась почти вдвое.
Не ведаю, каким образом, но сотрудники нашей «фирмы», как мы называли между собой управление разведки, узнали о моем «трудовом подвиге» и взяли себе на заметку.
Начальник Антала, упомянув об этом случае при нашем знакомстве, сказал:
— Рад еще одному доказательству того, что мы сделали хороший выбор. — И, отвечая на мой недоуменный взгляд, пояснил: — Вы упрямы, и это хорошо. Если беретесь за что-нибудь, то доводите дело до конца. То завидное упорство, с которым вы искали секрет изготовления этого допотопного ящичка с объективом, лишний раз доказывает вашу пригодность для нашей профессии.
Теперь я, конечно, улыбаюсь при воспоминании о той великой гордости, которой наполнила меня эта похвала. Ведь тогда я еще не имел представления о том, сколько должен знать и уметь будущий разведчик, пусть даже обладающий кое-какими природными данными, для того, чтобы, находясь в стане врага, успешно выполнить поставленную перед ним задачу и самому остаться в живых.
Там, на заводе точной механики, помещавшемся на улице Надьдиофа, я познакомился со своей будущей женой. Мы искренне и горячо полюбили друг друга. Но эта любовь вскоре сделалась для меня самым больным «пунктом» моей личной жизни.
Настала неизбежная минута, когда я обязан был посмотреть моей избраннице в глаза и признаться ей, что, кроме преданности и нежной дружбы, более близких отношений, а тем более супружества между нами быть не может. Что я мог сказать ей тогда, какую причину назвать? Одну-единственную — бывший политический заключенный не может войти в семью и жениться на девушке, отец и мать которой были коммунистами с 1929 года. Большего я открыть ей не мог, не имел права. Ведь передо мной ставилась задача, при исполнении которой на мою жизнь не выдал бы страхового полиса даже сам знаменитый Ллойд, который, как известно, страховал все подряд, только бы платили страховку.
Разговор между нами получился трудный, полный невыносимой горечи для нас обоих. Долгие годы должны были пройти до того дня, когда я смог ей объяснить свое тогдашнее решение: человек, идущий на связанное со смертельной опасностью дело, не имеет морального нрава соединять свою судьбу с судьбой другого человека, если по-настоящему любит его.
Время моей «командировки» между тем приближалось. Международная обстановка накалялась все больше, рыцари «холодной войны» бесновались все сильнее. По Будапешту передавались из рук в руки так называемые «черные списки», в которых фигурировали имена не только офицеров и сотрудников органов безопасности, но и многих рядовых коммунистов, а то и просто беспартийных, считавшихся активными сторонниками народной власти и ярыми приверженцами социализма. Этим людям грозили кровавой расправой и физическим уничтожением. Раздавались призывы к гражданам бежать на Запад, проводить саботаж и диверсии. Эффективность столь злобной пропагандистской кампании нельзя было недооценивать — она велась по рецептам лучших специалистов психологической войны, главным образом американских. Надо было учитывать еще и тот факт, что весь этот мутный поток с Запада низвергался на нашу страну в последние годы периода культа личности Ракоши, вот почему ядовитые семена, посеянные опытной рукой, падали на благоприятную почву неуверенности и страха.
В самой стране признаки позитивных перемен проявлялись еще довольно слабо, хотя процесс внутреннего очищения уже начался и здание культа личности Ракоши трещало по всем швам.
Знали об этом и стратеги «холодной войны» — агентура ЦРУ в тот период работала умело и эффективно. Но в расчеты западных стратегов отнюдь не входило «улучшение социализма» и осуществление принципа мирного сосуществования (эти лицемерные нотки появились значительно позже), пока же это был открытый призыв к мятежу с целью наглядной демонстрации «провала» социализма как системы.
Те, кто помнят поджигательские передачи радиостанции «Свободная Европа» и содержание листовок, засылавшихся на венгерскую территорию через западную границу на воздушных шарах в 1954—1955 годах, отлично знают, что в них содержались прямые призывы к свержению народной власти и развязыванию контрреволюционного мятежа по всей стране.
Скачкообразно росло и число агентов, диверсантов и шпионов, забрасывавшихся в Венгрию из-за границы. Только за первые месяцы 1955 года число задержанных нарушителей на западной границе на тридцать процентов превысило этот показатель за весь предыдущий год.