Тихая война
Шрифт:
Поскольку контрреволюционный мятеж неминуемо должен был потерпеть поражение, со дня на день можно было ожидать появления новых эмигрантов. Можно было ожидать также, что руководители вновь созданных политических партий и организаций и всевозможных рупоров покинут родину, так как вряд ли они захотят нести ответственность за свои поступки. И эти люди сразу же превратятся в героев, что будет на руку Западу, так как будет отвечать его интересам, подтверждая его же собственные домыслы.
И следовательно, «старикам» волей-неволей придется поделиться «славой» с новичками. А это, учитывая прежние позиции и грызню из-за доходов, будет для них горькой пилюлей.
Именно здесь, в этом пункте, я и отыскал возможность для того, чтобы что-то сделать. Если отделу грязных операций ЦРУ, ведущему идеологическую войну против стран социализма, понадобится единство эмиграции, то мне надлежит внести раздор в ее ряды, обратив все свое внимание на разжигание противоречий между старыми и новыми эмигрантами, политиками и военными.
А для этого в первую очередь необходимо укрепить собственные позиции.
Следовательно, мне следует воспользоваться услугами тех средств массовой информации, которые хотят взять у меня интервью и, сами того не ведая, помогут мне в достижении цели. Придя к такому решению, я дал согласие всемирно известной телекомпании ЮПИ и однажды, выступив перед ее телекамерами, рассказал о своих впечатлениях, которые у меня остались от поездки в Венгрию.
Как я уже говорил выше, свое выступление я, разумеется, построил как выступление «революционного» политического эмигранта. Теперь это была моя роль, и я ее играл. К слову говоря, за мое десятиминутное выступление мне заплатили тысячу долларов. А тогда, осенью 1956 года, тысяча долларов равнялась 26 тысячам австрийских шиллингов, иначе говоря, это было небольшое состояние. В мире капитала, где все оценивается деньгами, такой высокий гонорар говорил о многом.
Вернувшись, в Вену, я сразу же установил связь с Ференцем Надем — написал ему письмо, в котором сообщил только самые необходимые сведения.
Вскоре я получил от него телеграмму следующего содержания:
«Пришли авиапочтой письменное донесение. Я счастлив, что ты вернулся».
Однако обращаться к услугам почты мне не пришлось. Неожиданно в Вене появился мистер Хазельтин и от имени Ференца Надя потребовал, чтобы свое сообщение я вручил ему. Таким образом, к адресату мое сообщение попало только через две недели. Прежде чем оказаться в руках Ференца Надя, оно побывало у Джимми, хорошего друга Надя, ответственного сотрудника ЦРУ, который внимательно его изучил, просветил, дешифрировал и, что самое главное, тщательно разобрал каждое предложение.
Должен сказать, что я послал хорошо отредактированное донесение. Прежде чем сделать это, я много раз обдумал каждую фразу, зная, что проверка предстоит самая изощренная. Описал я и встречу с Белой Ковачем, правда, намеренно умолчав о его опасениях. Мне хотелось как бы подвести Ференцу Надю коня, на котором он мог бы с гордостью восседать. Хотелось подбодрить Надя заявлением (которое на самом деле не было сделано, но которое так хотелось получить Ференцу Надю) авторитетного Белы Ковача и тем самым поднять его на новую, более высокую ступень в его политической эмиграции.
Об успехе этого моего маневра я узнал много позднее из письма бывшего государственного секретаря по делам юстиции Золтана Пфейфера, которое было датировано 8 мая 1957 года. Член «Венгерского национального комитета» писал по этому поводу:
«К сожалению, не кто иной, как ты, вложил в руки Ференца Надя самый большой «воздушный шар» для его беспричинного вознесения…»
Может возникнуть справедливый вопрос: зачем я это сделал? Ответить я могу так: прежде всего потому, что поддерживал с ним тесную связь. Его вознесение, говоря словами Пфейфера, одновременно означало и укрепление моих собственных позиций. Помимо этого Бела Варга, бывший председатель партии мелких сельских хозяев, избранный на первых после освобождения страны выборах в Национальное собрание его председателем, играл, как говорят, первую скрипку.
А Ференц Надь в известном смысле был как бы оттеснен на задний план. С моей же помощью он одним махом взлетел вверх, что, видимо, должно было вызвать определенное напряжение в эмигрантских кругах. И наконец, я втайне надеялся на то, что прибывавшие члены «Крестьянского союза» поднимут Ференца Надя на свой щит и тогда, возможно, удастся создать нечто подобное контрсоюзу. А располагавший широкими связями в Америке Ференц Надь смог бы оказать мне большую помощь.
Таким образом, я разработал стратегию собственных действий.
Руководствуясь этой стратегией, я провел первую «военную операцию» 12 ноября 1956 года, то есть спустя трое суток после возвращения в Вену, а заключалась она в том, что я начал делать все возможное, чтобы оторвать Ференца Надя от «Венгерского национального комитета». Сегодня, спустя десятилетия, я считаю тактически правильным тот шаг, который я сделал, когда послал ему письмо следующего содержания:
«…Как мне кажется, «Национальный комитет» потерял, с одной стороны, свою моральную основу, а с другой — сам смысл своего существования. Нам абсолютно ясно, что эта организация и до того находилась в руках феодальной реакции. И несмотря на то, что ты был ее вице-председателем, а Бела Варга — председателем, вы оба всегда оказывались в меньшинстве.
Не следует приуменьшать и того факта, что вспыхнувшая в Венгрии революция есть по характеру революция демократическая. Сейчас уже никто не желает возвращения старого порядка, и это ясно, как никогда прежде. Будущее принадлежит партии мелких сельских хозяев и «Крестьянскому союзу». Для всех нас (и особенно для тебя самого, принимающего участив в деятельности комитета), как мне кажется, с одной стороны, является чрезвычайно тяжелым грузом быть в этом составе, а о другой — чувствовать себя связанным бездействием, которое будет замечено и на родине.
В настоящее время венгерский вопрос приобрел столь важное международное значение, что, как мне думается, тебе с твоим авторитетом необходимо оказать значительную материальную помощь «Венгерскому крестьянскому союзу», так нужную для его возрождения…
…Имя Ференца Надя как вице-председателя изжившего себя «Национального комитета» не имеет такого значения, как имя Ференца Надя в качестве председателя возрожденного единого «Венгерского крестьянского союза», имеющего поддержку и за рубежом…»
Несколько позже мои представления и намерения изменились. Это и неудивительно, поскольку быстро меняющаяся обстановка требовала такого же быстрого приспосабливания к ней.
Если годы «холодной войны» я могу сравнить с беспрестанным землетрясением, то осень и зиму 1956 года — с извержением вулкана, разумеется в политическом и дипломатическом плане. Однако случившееся на самом деле намного превзошло мои предположения.
Вена превратилась в нечто похожее на осажденный город, в который каждый день прибывали все новые и новые толпы эмигрантов. Это были не только политики, но и десятки тысяч простых людей, опьяненных мечтами, и большое число различного рода преступных элементов.
К моему счастью, самый сильный и богатый эмигрантский орган, каким являлся созданный ЦРУ «Венгерский национальный комитет», довольно беспристрастно взирал на это явление и ничего не предпринимал. Правда, его бездействие проявлялось не в сфере политики или пропаганды, где его члены действовали, рождая по указке своих хозяев разного рода заявления, статьи и меморандумы. Они оказались полностью безучастными к судьбам вновь прибывающих эмигрантов. Они просто с гордым и заносчивым видом сидели в своих башнях из слоновой кости. Однако мне лично это было на руку.