Тихие омуты
Шрифт:
– Надеюсь, вы не о присутствующих?!.
Они были уже у выхода с больничной территории. На стенке красовался портрет Каштанова с надписью.
– Обнимите-ка меня за шею, и покрепче! – попросил Каштанов. – Я обещал оставить автограф.
– У меня безвыходное положение, – вздохнула Джекки и крепко обняла Антона Михайловича.
Текст под портретом гласил:
«25 августа вышел из дому и исчез знаменитый хирург академик Каштанов Антон Михайлович. Был одет в светло-серый пиджак и темно-серые брюки. На ногах черные туфли. Всех, кто видел Каштанова или что-нибудь знает о месте его пребывания, просят звонить...»
Хирург достал
Около машины он сдал поклажу, то есть Джекки, как говорится, с рук на руки:
– Примите ценный груз!
Владик принял ношу:
– Что мне с ней делать?
– Холить и лелеять! – вставила Джекки.
– Отвезите ее в Москву! – отдал распоряжение Каштанов. – В Москву направо! – И зашагал прочь.
– Минуточку! – в ужасе вскричал Владик. – Вы забыли, я же не умею водить машину!
Доктор посоветовал, не оборачиваясь:
– Учитесь!
– Но учиться надо два месяца, сдавать экзамены... – причитал несчастный Владик.
В ответ прозвучало безжалостное:
– Это ваши проблемы!
– Антон Михайлович, – взмолилась Джекки, – вы же врач, вы давали клятву Гиппократа, вы не имеете права бросить раненую посреди дороги!
Каштанов вернулся, открыл заднюю дверцу:
– Владик, засуньте ее в машину, только не заденьте травмированную ногу! – Садясь за руль, он добавил: – Рядом с монастырем есть дом отдыха. Я вас туда отвезу.
Машина подъехала к зданию, напоминающему русскую усадьбу девятнадцатого века. В наши дни такой архитектурный стиль носит название «ампир во время чумы», ибо этот «псевдеж» строился в сталинские времена.
– Доктором я у вас работал, шофером тоже, а администратором устраивать вас в дом отдыха – пусть потрудится ваш оператор.
И Каштанов ушел.
Глава пятая
Монастырь шестнадцатого века отражался в зеркальной озерной глади. С колокольни доносился мерный печальный звон. Начался еще один день отпуска академика Каштанова.
Отпуск! Если вникнуть, какое это чудесное слово! А если не вникать, то оно еще более прекрасно. Человек создан для отдыха, как птица для полета, как рыба для воды, как волк для овечьей отары. Не правы те, кто утверждает, будто труд облагораживает человека. Ерунда! Человека возвышает, украшает и улучшает благородная лень, упоительное безделье, целеустремленное ничегонеделанье. Люди ожидают, что в отпуске может случиться что-то неизведанное, чудесное, необыкновенное – счастливая встреча или еще более желанное расставание, невероятная любовь или долгожданный развод. Даже если не повезет с погодой, то все равно лучше отдыхать в плохую погоду, нежели работать в хорошую. Так называемые трудоголики, которых в нашем отечестве, к счастью, не так уж много по сравнению с бездельниками, – несчастные люди. Они не умеют отдыхать, тяготятся отпуском и – о ужас! – скучают!
С Антоном Михайловичем в эти дни творилось что-то неладное. Он стал отличать ольху от осины, березу от ивы, сосну от елки. Он подолгу и с умилением следил, как мать-утка плывет во главе выводка утят, следующих гуськом. (Извините за нечаянный каламбур: утки и гуськом?!) Каштанов поймал себя на ощущении, что нет ничего приятнее, чем побродить босиком по утренней росистой траве. И вообще размышления, что он обеднил свою жизнь, сделал ее однобокой и в чем-то убогой, все чаще и чаще посещали его свободную от забот голову. Несомненно, с ним происходил удивительный процесс перерождения. Из трудоголика, субъекта, которому работа заменяла наркотик, он превращался постепенно в нормального человека. И стихийное чувство, что надо жить не только для людей, но и для себя любимого закрадывалось порой в его бескорыстное сердце. Это происходило с Антоном Михайловичем впервые, и он даже поймал себя на том, что иногда с удовольствием посматривает на складно сложенных молоденьких отдыхающих женского пола. Это тоже было для него ново и, как ни странно, приятно...
По берегу с букетом роз двигался Владик. Он направлялся к причалу турбазы, где Антон Михайлович в потрепанной робе, как обычно, дежурил – раздавал весла, принимал лодки, вычерпывал из них воду. Приблизившись к лодочнику, Владик торжественно произнес:
– Джекки послала меня к вам вот с этим букетом!
– Я подарков не принимаю! – сухо ответствовал Каштанов.
– Это не подарок, – возразил Владик, – это цветы.
– Вы их что, в поле собрали?
– Розы в поле не растут!
– Значит, купили. Следовательно, это подарок.
– Какой вы, извините, зануда! – вырвалось у Владика, он огорченно повернулся, чтобы уйти, но спохватился: – Чуть не забыл, Джекки очень просила вас зайти.
– Зачем еще?
– Посмотреть ногу. Она сказала, что вы врач, – сообщил новость Владик. – Но я в этом не уверен.
Антон Михайлович вышагивал по территории дома отдыха в сопровождении Владика, который нес отвергнутый букет.
Их путь пролегал через бильярдную.
– В какие часы открыто? – спросил у маркера Каштанов.
– Открыто только для отдыхающих! – поставил маркер лодочника на место.
– Михалыч! – окликнул Каштанова молодой супермен, который развлекался сейчас на бильярде. – Посмотри, как я уложу пятнадцатого в угол!
Каштанов поглядел:
– Ошибаетесь, господин Ежиков, – такой шар забить невозможно!
Ёжиков, парень лет двадцати пяти с массивной золотой цепью на шее, приехал на отдых капитально: привез с собой не только охранника, что является атрибутом любого нувориша, но и прихватил небольшой гарем, состоящий из трех профурсеток. Для занятий группенсексом он нанял в доме отдыха целый коттедж – два люкса с саунами, холодильниками, каминами, телевизорами и прочими удобствами. Эти коттеджи предназначались для особо знатных или чрезмерно богатых гостей. Ёжиков попадал под вторую категорию. Охранник – сверстник хозяина – всегда ходил за ним и таскал кейс, набитый сотенными. А чтобы с чемоданчиком чего-либо не стряслось, охранник прикрепил себя к кейсу наручниками. Ёжиков приехал сюда в открытом кабриолете «мерседес», лихо катал барышень, не соблюдая никаких правил уличного движения. Барышни кудахтали вокруг него, ублажали, льстили и интриговали друг против друга.
– Такой шар не идет, – повторил Антон Михайлович.
– Это у тебя не идет, Михалыч! – ухмыльнулся Ёжиков, прицелился и ловко положил шар в лузу.
– Чемпионский удар! – искренне восхитился доктор. Профурсетки восторженно защебетали, а одна из них умильно поднесла снайперу на подносе бокал с прозрачной жидкостью.
Когда Владик и Каштанов покидали бильярдную, оператор спросил:
– Вы играете на бильярде?
– Так, чуть-чуть, – сказал Каштанов.
Номер у Тобольской был одноместный, но с балконом и с видом на озеро.