Тихий Дон. Том 2
Шрифт:
– Третья сотня, живо! Кто там ломает строй?.. Смирно! Пулеметчики – на правый фланг! Готово? Со-отня…
Прогромыхал батарейный взвод. Лошади шли галопом. Ездовые размахивали плетьми. Лязг зарядных ящиков, гром колес, дребезжанье лафетов смешивались с распухавшей на окраине стрельбой. Разом где-то поблизости ревнули пулеметы. На соседнем углу, зацепившись за врытый у палисадника стоян, опрокинулась скакавшая неведомо куда полевая кухня.
– Дьявол слепой!.. Не видишь?! Повылазило тебе? – надсадно ревел оттуда чей-то насмерть перепуганный голос.
Григорий с трудом собрал сотню, рысью
– Куда?.. – Григорий схватил переднего за винтовку.
– Пу-у-сти!.. – рванулся казак. – Пусти, сволочь!.. Чего хватаешь? Не видишь – отступают?..
– Сила его!..
– Прет дуром…
– Куда нам?.. В какой край – Миллерская? – звучали запыхавшиеся голоса.
Григорий попробовал на окраине, возле какого-то длинного сарая, развернуть свою сотню в цепь, но новая толпа бежавших смела их. Казаки сотни Григория, перемешавшись с бежавшими, сыпанули назад – в улицы.
– Стой!.. Не бегай… Стреляю! – дрожа от бешенства, орал Григорий.
Его не слушались. Струя пулеметного огня секанула вдоль улицы; казаки на секунду кучками припали к земле, подползли поближе к стенам и устремились в поперечные улицы.
– Теперь не совладаешь, Мелехов – крикнул, пробегая мимо него и близко заглядывая в глаза, взводный Бахмачев.
Григорий пошел следом, скрипя зубами, размахивая винтовкой.
Паника, охватившая части, завершилась беспорядочным бегством из Глубокой. Отступили, оставив чуть ли не всю материальную часть отряда. Лишь с рассветом удалось собрать сотни и кинуть их в контрнаступление.
Багровый, вспотевший Голубов, в распахнутом полушубке, перебегал вдоль двинувшихся цепей своего 27-го полка, металлическим накаленным голосом кричал:
– Шагу дай!.. Не ложись!.. Марш, марш!..
14-я батарея выехала на позицию, снималась с передков; старший офицер батареи, стоя на зарядном ящике, глядел в бинокль.
Бой начался в шестом часу. Смешанные цепи казаков и красногвардейцев из Воронежского отряда Петрова хлынули густо, окаймили снежный фон черной мережкой фигур.
С восхода тянул знобкий ветер. Под заголенной ветром тучей показался кровоточащий край зари.
Григорий отвел половину атаманской сотни на прикрытие 14-й батареи, с остальными пошел в наступление.
Первый пристрельный снаряд лег далеко впереди цепи чернецовцев. Взлохмаченный оранжево-синий флаг разрыва выкинулся вверх. Сочно луснул второй выстрел. Пристрелку повели поорудийно.
Взи-взи-взи!.. – удаляясь, понесся снаряд.
Секунда напряженной тишины, подчеркнутой ружейными залпами, – и далекий звучный «ох» разрыва. После перелета снаряды очередями стали ложиться вблизи цепи. Жмурясь от ветра, Григорий с чувством удовлетворения подумал: «Нащупали!»
На правом фланге шли сотни 44-го полка. Голубов вел свой полк в центре. Григорий был влево от него. За ним, замыкая левый фланг, шли красногвардейские отряды. К сотням Григория было придано три пулемета. Командир их, небольшой красногвардеец, с сумрачным лицом и густоволосатыми широкими руками, искусно вел стрельбу, парализуя наступательные маневры противника. Он все время находился около пулемета, двигавшегося с цепью атаманцев. При нем была плотная, одетая
– Вы командуете этим отрядом?
– Да, я!
– Я поведу заградительный огонь на участке атаманской полусотни. Вы видите – нам не дают хода.
– Валяйте, – согласился Григорий и повернулся на крик от замолкшего пулемета.
Бородатый здоровый пулеметчик свирепо кричал:
– Бунчук!.. Расплавим машинку!.. Разве можно так?
Возле него на коленях стояла женщина в шинели. Черные глаза ее, горевшие под пуховым платком, напомнили Григорию Аксинью, и он секунду, затосковав глазами, смотрел на нее не моргая, удерживая дыханье.
В полдень к Григорию прискакал от Голубова ординарец с запиской. На неровно оторванном листке полевой книжки корячились размашистые буквы.
Приказываю Вам именем Донского ревкома с двумя вверенными Вашему командованию сотнями сняться с позиций и спешным аллюром идти в обхват правого фланга противника, имея направление на участок, что виден отсюда, немного левее ветряка, по балке… Маскируйте движение (несколько неразборчивых слов)… Ударить с фланга, как только мы перейдем в решительный натиск.
Григорий отвел и посадил на коней две сотни, отошел назад, стараясь, чтобы противник не определил его направления.
Двадцать верст дали круга. Лошади шли, проваливаясь в глубоком снегу. Балка, по которой двигались в обход, была засыпана снегом. Местами доходил он лошадям до брюха. Григорий, прислушиваясь к вспышкам орудийного гула, тревожно посматривал на часы, снятые с руки убитого в Румынии германского офицера, – боялся опоздать. Он сверялся по компасу с направлением – и все же уклонился немного больше, чем следовало, влево. По широкой отножине выбрались на чистое. Лошади дымились паром, мокрели в пахах. Скомандовав спешиться, Григорий первый выскочил на бугор. Кони остались в балке с коноводами. За Григорием полезли по пологому склону казаки. Он оглянулся, увидел за собой более сотни спешенных, редко рассыпавшихся по снежному склону балки бойцов и почувствовал себя уверенней, сильнее. В бою всегда сильно владело им, как и каждым, табунное чувство. Взглядом охватив обстановку, Григорий понял, что опоздал, не учтя тяжелой дороги, по меньшей мере на полчаса.
Голубов смелым стратегическим ходом почти отрезал чернецовцам путь к отступлению, с боков выставил заслоны и фронтальным ударом шел на полузамкнутого противника. Грохали батарейные залпы. Рокотали винтовочные выстрелы, будто по железной сковороде катилась дробь; крыла шрапнель измятые цепи чернецовцев, густо ложились снаряды.
– В це-е-епь!..
Григорий со своими сотнями ударил с фланга. Пошли было, как на учебную стрельбу, – не ложась, но какой-то ловкач-чернецовец, работавший на «максимке», так здорово полоснул по цепи, что казаки с большой охотой легли, трех потеряв из строя.