Тихий Дон. Том 2
Шрифт:
– Позвольте ключи от этого сундука.
– Чему я обязан, господин следователь?..
– Мы успеем с вами поговорить. Понятой, ну-ка!
Из второй комнаты выглянула жена Штокмана, оставив дверь неприкрытой. Следователь, за ним писарь прошли туда.
– Это что такое? – тихо спросил офицер, держа на отлете книгу в желтом переплете.
– Книга. – Штокман пожал плечами.
– Остроты прибереги для более подходящего случая. Я тебя попрошу отвечать на вопросы иным порядком!
Штокман прислонился к печке, давя кривую улыбку. Пристав заглянул
– Изучаете?
– Интересуюсь, – сухо ответил Штокман, маленькой расческой разделив черную бороду на две равные половины.
– Та-а-ак-с.
Офицер перелистал страницы и бросил книгу на стол; бегло проглядел вторую; отложив ее в сторону и прочитав обложку третьей, повернулся к Штокману лицом.
– Где у тебя еще хранится подобная литература?
Штокман прищурил левый глаз, словно целясь.
– Все, что имеется, тут.
– Врешь! – четко кинул офицер, помахивая книгой.
– Я требую…
– Ищите!
Пристав, придерживая рукой шашку, подошел к сундуку, где рылся в белье и одежде рябоватый, как видно напуганный происходящим, казак-сиделец.
– Я требую вежливого обращения, – договорил Штокман, целясь прищуренным глазом офицеру в переносицу.
– Помолчите, любезный.
В половине, которую занимал Штокман с женой, перекопали все, что можно было перекопать. Обыск произвели и в мастерской. Усердствовавший пристав даже стены остукал согнутым пальцем.
Штокмана повели в правление. Шел он впереди сидельца, посредине улицы, заложив руку за борт старенького пиджака; другой помахивал, словно отряхивая прилипшую к пальцам грязь; остальные шли вдоль плетней по стежке, испещренной солнечными крапинами. Следователь так же наступал на них ботинками, обзелененными лебедой, только фуражку не в руке нес, а надежно нахлобучил на бледные хрящи ушей.
Допрашивали Штокмана последним. В передней жались охраняемые сидельцем уже допрошенные: Иван Алексеевич, не успевший вымыть измазанных мазутом рук, неловко улыбающийся Давыдка, Валет в накинутом на плечи пиджаке и Кошевой Михаил.
Следователь, роясь в розовой папке, спросил у Штокмана, стоявшего по ту сторону стола:
– Почему вы скрыли, когда я вас допрашивал по поводу убийства на мельнице, что вы член РСДРП?
Штокман молча смотрел выше следовательской головы.
– Это установлено. Вы за свою работу понесете должное, – взвинченный молчанием, кидал следователь.
– Прошу вас начинать допрос, – скучающе уронил Штокман и, косясь на свободный табурет, попросил разрешения сесть.
Следователь промолчал; шелестя бумагой, глянул исподлобья на спокойно усаживавшегося Штокмана.
– Когда вы сюда прибыли?
– В прошлом году.
– По заданию своей организации?
– Без всяких заданий.
– С какого времени вы состоите членом вашей партии?
– О чем речь?
– Я спрашиваю, – следователь подчеркнул «я», – с какого времени вы состоите членом РСДРП?
– Я думаю, что…
– Мне абсолютно неинтересно знать, что вы думаете. Отвечайте на вопрос. Запирательство бесполезно, даже вредно. – Следователь отделил одну бумажку и придавил ее к столу указательным пальцем. – Вот справка из Ростова, подтверждающая вашу принадлежность к означенной партии.
Штокман узко сведенными глазами скользнул по беленькому клочку бумаги, на минуту задержал на нем взгляд и, поглаживая руками колено, твердо ответил:
– С тысяча девятьсот седьмого года.
– Так. Вы отрицаете то, что вы посланы сюда вашей партией?
– Да.
– В таком случае, зачем вы сюда приехали?
– Здесь ощущалась нужда в слесарной работе.
– Почему вы избрали именно этот район?
– По этой же причине.
– Имеете ли вы или имели за это время связь с вашей организацией?
– Нет.
– Знают они, что вы поехали сюда?
– Наверное.
Следователь чинил перламутровым перочинным ножичком карандаш, топыря губы; не смотрел на Штокмана.
– Имеете ли вы с кем из своих переписку?
– Нет.
– А то письмо, которое было обнаружено при обыске?
– Это письмо товарища, не имеющего, пожалуй, никакого отношения ни к какой революционной организации.
– Получали ли вы какие-либо директивы из Ростова?
– Нет.
– С какой целью собирались у вас рабочие мельницы?
Штокман передернул плечами, словно удивляясь нелепости вопроса.
– Просто собирались зимними вечерами… Просто время коротали. Играли в карты…
– Читали запрещенные законом книги, – подсказал следователь.
– Нет. Все они малограмотные.
– Однако машинист мельницы и все остальные этого факта не отрицают.
– Это неправда.
– Мне кажется, вы просто не имеете элементарного понятия… – Штокман в этом месте улыбнулся, и следователь, роняя разговорную нить, докончил со сдержанной злобой: – Просто не имеете здравого рассудка! Вы запираетесь в ущерб самому себе. Вполне понятно, что вы посланы сюда вашей партией, чтобы вести разлагающую работу среди казаков, чтобы вырвать их из рук правительства. Я не понимаю: к чему тут игра втемную? Все равно это не может умалить вашей вины…
– Это ваши догадки. Разрешите закурить? Благодарю вас. Это догадки, притом ни на чем не основанные.
– Позвольте, читали вы рабочим, посещавшим вас, вот эту книжонку? – Следователь положил ладонь на небольшую книгу, прикрывая заглавие. Вверху черная на белом углилась надпись: «Плеханов».
– Мы читали стихи, – вздохнул Штокман и затянулся папироской, накрепко сжимая промеж пальцев костяной с колечками мундштук…
На другой день, хилым и пасмурным утром, выехал из хутора запряженный парой почтовый тарантас. В задке, кутая бороду в засаленный куцый воротник пальто, сидел, подремывая, Штокман. По бокам его жались вооруженные шашками сидельцы. Один из них, рябой и курчавый, крепко сжимал локоть Штокмана узловатыми грязными пальцами, косясь на него испуганными белесыми глазами, левой рукой придерживая облезлые ножны шашки.