Тихий Дон
Шрифт:
19 июля всех поразило правительственное сообщение о назначении Корнилова верховным главнокомандующим. Вскоре же подъесаул Атарщиков, имевший обширные знакомства в Главном комитете Офицерского союза, рассказывал, ссылаясь на вполне достоверные источники, что Корнилов в записке, приготовленной для доклада Временному правительству, настаивал на необходимости следующих главнейших мероприятий: введения на всей территории страны в отношении тыловых войск и населения юрисдикции военно-полевых судов, с применением смертной казни; восстановления дисциплинарной власти военных начальников; введения в узкие рамки деятельности комитетов в воинских частях и т. д.
В этот
– Господа офицеры! – говорил он со сдержанным волнением. – Мы живем дружной семьей. Мы знаем, что представляет каждый из нас, но до сей поры многие больные вопросы между нами остались невырешенными. И вот именно теперь, когда отчетливо намечаются перспективы расхождения верховного с правительством, нам необходимо ребром поставить вопрос: с кем и за кого мы? Давайте же поговорим по-товарищески, не кривя душой.
Подъесаул Атарщиков ответил первый:
– Я за генерала Корнилова готов и свою и чужую кровь цедить! Это кристальной честности человек, и только он один в состоянии поставить Россию на ноги. Смотрите, что он делает в армии! Ведь только благодаря ему отчасти развязали руки военачальникам, а было сплошное засилье комитетов, братанье, дезертирство. Какой может быть разговор? Всякий порядочный человек за Корнилова!
Тонконогий, непомерно грудастый и широкоплечий Атарщиков говорил запальчиво. Видно, трогал его за живое поднятый вопрос. Кончив, он оглядел группировавшихся у стола офицеров, выжидательно постукал по портсигару мундштуком папиросы. На нижнем веке его правого глаза коричневой выпуклой горошиной сидела родинка. Она мешала верхнему веку плотно прикрывать глаз, и от этого при первом взгляде на Атарщикова создавалось впечатление, будто глаза его тронуты постоянной снисходительно выжидающей усмешкой.
– Если выбирать между большевиками, Керенским и Корниловым, то, разумеется, мы за Корнилова.
– Нам трудно судить, чего хочет Корнилов: только ли восстановления порядка в России или восстановления еще чего-нибудь…
– Это не ответ на принципиальный вопрос!
– Нет, ответ!
– А если и ответ, то неумный, во всяком случае.
– А чего вы боитесь, сотник? Восстановления монархии?
– Я не боюсь этого, а, напротив, желаю.
– Так в чем же дело?
– Господа! – твердым, обветрившим голосом заговорил Долгов, недавний вахмистр, получивший за боевые отличия хорунжего. – О чем вы спорите? А вы степенно скажите, что нам, казакам, надо держаться за генерала Корнилова, как дитю за материн подол. Это без всяких лукавствий, напрямки! Оторвемся от него – пропадем! Расея навозом нас загребет. Тут уж дело ясное: куда он – туда и мы.
– Вот это – да!
Атарщиков с восхищением хлопнул Долгова по плечу и смеющимися глазами уставился на Листницкого. Тот, улыбаясь, волнуясь, разглаживал на коленях складки брюк.
– Так как же, господа офицеры, атаманы? – приподнятым голосом воскликнул Атарщиков. – За Корнилова мы?..
– Ну конечно!
– Долгов сразу разрубил гордиев узел.
– Все офицерство за него!
– Мы не хотим быть исключением.
– Дорогому Лавру Георгиевичу, казаку и герою, – ура!
Смеясь и чокаясь, офицеры пили чай. Разговор, утративший недавнюю напряженность, вертелся вокруг событий последних дней.
– Мы-то гужом за верховного, а вот казаки мнутся… – нерешительно сказал Долгов.
– Как это «мнутся»? – спросил Листницкий.
– А так. Мнутся – и шабаш… Им, сукиным сынам, по домам к бабам охота…
– Наше дело – увлечь за собой казаков! – Сотник Чернокутов брякнул кулаком по столу. – Увлечь! На то мы и носим офицерские погоны!
– Казакам надо терпеливо разъяснять, с кем им по пути.
Листницкий постучал ложечкой о стакан; собрав внимание офицеров, раздельно сказал:
– Прошу запомнить, господа, что наша работа сейчас должна сводиться вот именно, как сказал Атарщиков, к разъяснению казакам истинного положения вещей. Казака надо вырвать из-под влияния комитетов. Тут нужна ломка характеров, примерно такая же, если не большая, которую большинству из нас пришлось пережить после Февральского переворота. В прежнее время, – допустим, в шестнадцатом году, – я мог избить казака, рискуя тем, что в бою он мне пустит в затылок пулю, а после февраля пришлось свернуться, потому что, если бы я ударил какого-нибудь дурака, – меня убили бы здесь же, в окопах, не дожидаясь удобного момента. Теперь совсем иное дело. Мы должны, – Листницкий подчеркнул это слово, – сродниться с казаком! От этого зависит все. Вы знаете, что творится сейчас в Первом и Четвертом полках?
– Кошмар!
– Вот именно – кошмар! – продолжал Листницкий. – Офицеры отгораживались от казаков прежней стеной, и в результате казаки все поголовно подпали под влияние большевиков и сами на девяносто процентов стали большевиками. Ведь ясно, что грозных событий нам не миновать… Дни третьего и пятого июля – только суровое предостережение всем беспечным. Или нам за Корнилова придется драться с войсками революционной демократии, или большевики, накопив силы и расширив свое влияние, качнут еще одной революцией. У них передышка, концентрация сил, а у нас – расхлябанность… Да развеже можно так?! Вот в будущей-то перетряске и пригодится надежный казак…
– Мы без казаков, конешно, ноль без палочки, – вздохнул Долгов.
– Верно, Листницкий!
– Очень даже верно.
– Россия одной ногой в могиле…
– Ты думаешь, мы этого не понимаем? Понимаем, но иногда бессильны что-либо сделать. «Приказ № 1» [12] и «Окопная правда» [13] сеют свои семена.
– А мы любуемся на всходы, вместо того чтобы вытоптать их и выжечь дотла! – крикнул Атарщиков.
– Нет, не любуемся, – мы бессильны!
12
«Приказ № 1» (1/III 1917 г.) Исполнительного комитета Петроградского Совета, изданный под давлением революционно настроенных масс, вводил выборные организации в войсковых частях и контроль этих организаций над действиями старого царского командного состава.
13
«Окопная правда» – боевая большевистская газета.
– Врете, хорунжий! Мы просто нерадивы!
– Неправда!
– Докажите!
– Тише, господа!
– «Правду» разгромили… Керенский задним умом умен…
– Что это… базар, что ли? Нельзя же!
Поднявшийся гул бестолковых выкриков понемногу утих. Командир одной из сотен, с чрезвычайным интересом вслушивавшийся в слова Листницкого, попросил внимания.
– Я предлагаю дать возможность есаулу Листницкому докончить.
– Просим!
Листницкий, потирая кулаками острые углы колен, продолжал: