Тихоходная барка "Надежда" (Рассказы)
Шрифт:
— Нет, старый деда, нет, что ты!
– взволновались тогда молодые люди, высыпая на площадку.
– Как мы можем, будучи сами специалистами? Ты - выше ищи, да мы с тобой и сами пойдем для компании.
— Ага! Вот это - другой разговор, - сказал остывающий Фетисов.
И вот уже все вместе, всем дружным коллективом они стали сильно ломиться в квартиру № 13, как раз туда, где я тогда жил да и до сих пор проживаю: тихо, мирно, счастливо, значительно изменившись к лучшему.
Ну, и появились они (спасибо, товарищи!) как раз вовремя, потому что я вот именно как раз в тот самый момент, поддавшись минутной антинаучной меланхолии пессимистического мировоззрения, совершал идеологически неправильный поступок. А именно - приглядывал, что мне ловчее сделать: повеситься на оконном карнизе или, наоборот, напустив полную ванну горячей воды, взрезать в последней подобно римлянину постылые вены и уйти в мир иной, где ничего нет, но есть все.
А тут-то и подоспела депутация. Я сначала сильно струсил, решив, что мои добрые соседи стали гуманные до ясновидения. Но потом мы со всем быстро разобрались, и все стали молча смотреть на мой потолок, с которого все лились и лились косые струи.
– А давайте-ка, товарищи, поднимемся, что ли, еще выше, может, там какое нарушение?
– предложил Рамбургер, поправляя роговые очки и почему-то смущенно откашливаясь.
И мы все вышли на плоскую крышу и стали смотреть в небо.
А с неба все хлестали и хлестали косые струи. Небо все было затянуто свинцовыми тучами, и не предвиделось тем тучам ни конца, ни просвета.
— А вот жалко, что у нас нету телескопа, - сказал вдруг Фетисов.
— А зачем?
– приоткрыла Сонечка свой алый ротик.
— А затем, что мы бы могли наблюдать стыковку двух космических кораблей, "Апполо" и "Союз", - важно сказал Фетисов.
– Мы бы могли своими глазами увидеть, как американские астронавты слились в едином поцелуе с нашими парнями, а те передают им семена деревьев, произрастающих на территории нашей Родины, - гордо сказал Фетисов.
– Мы бы стали свидетелями исторического явления!
— Неужели?
– удивилась Сонечка, все еще прижимаясь к Рамбургеру.
— Ох и чудак же ты, товарищ Фетисов, мечтатель, - улыбнулся кандидат и без пяти минут доктор.
– Да ты
представляешь, какое для этого нужно увеличение?
– А это от телескопа зависит!
– с головой нырнул в спор Фетисов.
И тут я истерически расхохотался. Все посмотрели на меня с изумлением.
— Ты чо? Тово?
– Епрев повертел заскорузлым пальцем около виска. Я сразу посерьезнел.
— Я - нет. Я все думаю, куда ж этот клятый прораб девался?
— Вовик Лифантьев? Волосатенький? – обрадовалась Сонечка, отстраняясь от Рамбургера.
– Я знаю. Они уехали. Серж Шиманский организовал ансамбль "Звонкие голоса", и они куда-то уехали. Куда-то на Таймыр, что ли, или в деревню. Противные, меня не взяли. У, противные!
— Во дает начальник!
– ахнул Епрев.
А Рамбургер вдруг покраснел и сердито выкрикнул:
— Жаловаться надо, товарищи! Жаловаться на такое безобразие, понимаешь! Ну и что, что он сын Лифантьева?
Не те времена. Да и самому бы Владимиру Алексеевичу не мешало подумать, кого он вырастил. Предлагаю написать письмо в газету!
— Правильно, - сказала Сонечка.
— А начать надо так, - сказал Фетисов.
– "Дорогая редакция, как ты думаешь, что легче: дом построить или
на гитаре дренькать?"
Я хотел еще раз истерически расхохотаться, но передумал.
Старая идеалистическая сказка
Под прямыми лучами солнца, принадлежащего Украинской ССР, нежились на галечном пляже друзья по курортной комнате, доктор Царьков-Коломенский Валерий Иванович, полковник Шеин и некто Рябов, не совсем просто человек.
Разговор тянулся вялый. Слова доктора были в основном посвящены чудесным свойствам лекарства с дурацким названием "мумиё". Это лекарство доктор сам прошлый год с компанией искал в Присаянской тайге. И нашел. А сейчас об этом рассказывал. Полковник в ответ крякал и пыхтел. А Рябов вообще молчал, вытянувшись в шезлонге и не сняв золоченых очочков. Сам был робкий, застенчивый, унылый. Трудно сходился с людьми.
Постепенно, как это водится только у русских, разговор перекинулся с частностей на всеобщее. Царьков вдруг заговорил обо всем чудесном, что, несмотря на науку, еще присутствует в жизни.
— Ибо наука - враг всего чудесного, - твердил он,
оглаживая свою черную и крепкую бороду.
– Где есть наука - там нету места чудесному. И наоборот!
— Совершенно верно, - согласился Шеин. А Рябов и опять смолчал.
— Собаки, например!
– вяло кричал доктор.
– Им не нужно лекарств! Сами себе ищут травку. И получается,
что все наши научно-исследовательские институты – ни что по сравнению с обонянием обычного Бобика.
— Ну уж вы...
– запыхтел полковник.
– Это ж даже ж, хе-хе-хе, определенное отрицание вашей же науки Гиппократа.
Как видите, спор принимал интересное направление.
– Не, - вдруг сказал Рябов.
Друзья посмотрели на него.
– Что означает ваше "не", юноша?
– напружинился полковник.
– Вы со мной не согласны?
– заинтересовался доктор.
Тут Рябов страшно смутился. Он схватился за очочки,
протер их, снова надел и заявил дрожащим голоском:
– Что вы! Я - за вас. Но я и не против вас, - поспешил он объясниться с полковником.
– Я, то есть мы с
вами, доктор, не отрицаем всякую науку. Мы просто подчеркиваем многовариантность бытия, правда? Ведь возможности человека использованы всего лишь на 0,000001%. Человек, например, может все. Он даже может, усилием воли, разумеется, зависать в воздухе!
— Чего?
– удивился офицер.
— А - летать, - тонко улыбаясь, пояснил Царьков.
– Наш друг хочет сказать, что человек сам и безовсего может летать, если того захочет его разум. А только это...
– он выдержал паузу.
– Это - старая идеалистическая сказка.
— Во-во, - поддержал полковник.
— Не летать, - осмелился уточнить Рябов.
– А лишь зависать в воздухе.
Доктор улыбался. Полковнику же при этих словах страшно захотелось пива. Полковник сглотнул, а доктор почти вежливо обратился к Рябову: