Тина

Шевченко Лариса Яковлевна

…Выходит так и провисел на подножке своей жизни… как медаль на груди у Тины. При жене прожил, никогда не чувствовал себя полноценной личностью, предпочел синицу журавлю. Мирился с собственной посредственностью. А раньше считал себя любимцем Фортуны! Не преуспел, сам себе запретил заходить за флажки. Так и не уразумел своего предназначения… Фу! Как мерзко. Просто наизнанку выворачивает от одной мысли о его падении… Да и то сказать: на подвиг достойной жизни способен не каждый. Что старое-то ворошить? Чудо перерождения с ним уже не произойдет. И детей он наплодил таких же никчемных?

А в мозгу-то у него всегда звучали литавры, извещавшие

о его великих мечтах. Казалось, они упорно звали его к победам. Так какая же у него основополагающая черта характера? И почему мне запомнился его раздраженный, упрямо-капризный взгляд в тот день, когда мы распрощались навсегда? Хорошо, что я тогда выдержала, не стала его жалеть, успокаивать, не пошла на попятный. Он был груб со мной, его поведение граничило с насилием. Моему терпению пришел конец… И это стоило ему потери моей любви. Он был красивым? Взгляд приковывали особенности поведения, и лица его я уже не замечала.

А Тина? Представляю: его требования превышали пределы разумного… Она считала счастливыми те дни, когда муж не пил, не орал, не оскорблял. Такова была ее жизнь? И никакой отдушины, и ничего взамен?.. А ведь каждого можно за что-то поблагодарить. Это путь к гармонии, – привычно изживая боль в душе, печально думала Жанна. – Остается прикрыться шуткой юмориста Семена Альтова: «Она его ни о чем не просила. Он ей ни в чем не отказывал» Внешняя обертка, обормление юмора от поколения к поколению меняется, а суть его остается прежней».

– И что, помогли твои угрозы Кириллу? – спросила она Инну, очнувшись от воспоминаний.

– Куда там! Не сложил оружие передо мной старый закоренелый алкаш. Уперся в мою физиономию поблекшими презрительными глазками и ахинею понес с перекошенным от злости лицом. Потерял самообладание, прямо-таки зашелся в крике, борясь с постыдным желанием ударить меня. Мол, был бы у меня ключ от квартиры, неужели я бы стал торчать здесь и выслушивать твои бредни о позорных результатах моей жизни, о том, что здорово влип? Мол, маленькая, а такая беспощадная… напалмом сжигаешь. Забыл Кирка, что я не Тинка, чтобы слюни ему утирать. Конечно, не зная за собой вины, я обиделась.

Потом Кирилл опять старую бодягу тянуть принялся. Говорил медленно, словно каждое слово давалось ему с большим трудом. Развернул передо мной свой очередной «походный алтарь» жалобщика на судьбоносные превратности его несчастной жизни. Видно, у него их в загашнике на все случаи жизни хватало, и он их под любого слушателя подстраивал. И опять он не говорил о страданиях, которые выносила его жена за годы их совместной жизни, только себя любимого жалел, а остальных грязью поливал… Ни породы в нем, ни благородства, ни элементарной порядочности…

Я не вникала в Киркины «слюни» и «сопли». Вернее от злости не слышала, только видела неутомимое в своей ненависти лицо, немо жующие вислые губы и ощущала, как совершенно непроизвольно по моему лицу струилось непередаваемое выражение «ласково-восхитительной нежности». Начала ехидничать, «крестить» его и к месту, и не к месту, с неожиданной мстительностью в голосе. Жестокость зазвучала в моем голосе. Разошлась, спасу нет. Словно решила поквитаться с ним за все плохое, что сделал он моей подруге. «Ты – говорю, – е----- гад, ушиблен на всю голову! Тут я, правда, запнулась, почувствовав, что с языка сорвалось совсем уж неподходящее для женщины слово, но все же продолжила его чихвостить. Мол, твоей жизнью управляют абсурд и нелепица. В ней ничего нельзя до конца

объяснить. Ты – главный персонаж кошмаров жены. Твое место в психушке. Ну и все такое… А он мне: «Два психа под одной крышей – не слишком ли много?»

Представляешь, Жанна, самопожертвование и верность считал отклонением от нормы! Дебил.

А я ему: «Скажи как на духу, ты любил когда-либо Тину? Нет, конечно. Ты молчишь, потому что тебе нечего возразить.

А он мне с нескрываемой холодностью: «Любовь, добро – ложные идолы!»

«И кто ты после этого, и как прикажешь тебя понимать? Ты расчетливо смешивал Тину с грязью и принижал, а сам, по всей видимости, даже не совсем ясно представлял сокровища ее души. Что ты мог выжать из своей, черствой? Как ты посмел на ней жениться? «Я-таки докажу, что умнее ее!» Да? Доказал? И назвать твою карьеру блистательной ни у кого не повернется язык. Ты довольно скоро и с успехом похоронил в вине свою заинтересованность наукой. Она стала для тебя непозволительной роскошью. Куда пропала твоя энергия ненасытного самоутверждения, которая, как ты считал, сгубила тебя? То были одни пустые эмоции. Тебя раздирали противоречия. Ты мучился от своей неуверенности или от самовлюбленности? Не раскаиваешься?» – орала я, не в силах больше сдерживаться.

А Жанна слушала Инну и молча вздыхала:

«Что она пристала к Кириллу с наукой? Есть люди, не отмеченные Богом. Они работают, воспитывают детей, чем-то увлекаются. Их жизнь не пошлая, а настоящая, достойная. В ней заключена цикличность процесса жизни на земле. А любой талант элитарен. Это всегда что-то новое, что диктует Господь через человека. Он показывает, как надо жить, куда двигаться? Человек за талант платит Богу бескомпромиссностью. Вспомни социальные смерти многих из них… Эффект присутствия личности, понимание таланта притягивает к нему! Но не всем он оказывается по плечу. Его могут перехватить темные силы».

«Любое творение Природы прекрасно, а деяние рук человеческих может быть и уродливым… Сначала люди были полностью орудием Бога, потом произошел разрыв связей с Ним. Но мы всегда будем искать те нити, ту разорванность сознания… Нас всегда будет волновать вопросы: «Кто мы?», «Что там… за гранью?» И мы всегда будем стремиться в места, которые счастливо миновали присутствие человека», – пробубнила она себе под нос.

А Инна продолжала возмущаться:

– Получил он от меня выволочку по первому разряду. Я кричала от бессилия, от обиды на свою неспособность помочь им обоим. В голове я желала Киру такого, что боялась додумать свои мысли до конца. Озвучу самую простую: «На месте Тины я надела бы на Кирку корону из рогов. Но она же святая! Живет тихо, замкнуто, даже в гости к подругам не ходит, отговариваясь тем, что не любит больших компаний. На самом деле стыдится, что станут расспрашивать, а похвалиться-то нечем.

– Святые жены не интересны мужьям, не ценят они их, – усмехнулась Жанна.

– И ты так считаешь? Твоя позиция в этом вопросе намного сильней моей, – удивилась я. – В общем, я опять в который раз накинулась на Кирилла:

«Мои тебе поздравления – ты лучший среди самых худших! Как бы не храбрился, в моих глазах, ты – ноль. Никчемный, неприспособленный, ленивый, невыносимо глупый фантазер, сгусток пустого, неоправданного тщеславия! Что бровями-то играешь?»

Я все отрицательные эпитеты собрала, характеризуя его. А он мне в ответ, будто через силу: «Не надо мне читать проповеди, в этом я и сам мастак».