Тиран моей мечты

Эрос Эви

В первый рабочий день на следующей неделе к моему столу началось настоящее паломничество. Народ, откуда-то выяснивший про мое увольнение, решил узнать, с чего вдруг я решила уйти. И, конечно, не обошлось без косых взглядов в сторону кабинета Назара Миролюбовича. В каждом из таких взглядов читалось «довел девку», и я очень старалась объяснить, что все совсем не так. Ну, точнее, не совсем, но все же не так. Судя по скептическому хмыканью, верили мне мало.

Точнее, не верили вообще.

Я бы тоже себе не поверила, если бы не знала точно.

А

Назару Миролюбовичу на мнение других сотрудников было плевать. Он продолжал работать, как конь, только каждые два часа звонил своей матери — проверял, как там Ярик. И где-то в среду, став случайной свидетельницей одного из таких разговоров, я рискнула спросить: — Назар Миролюбович, а… почему вы так беспокоитесь? Это же ваша мама все-таки… — Именно поэтому и беспокоюсь, — ответил он спокойно и холодно, бросив на меня беглый взгляд исподлобья. — Я хорошо знаю свою мать.

Нет, ну это логично, но… — Но она же вас вырастила… — Ты уверена? — Черный фыркнул. — Меня растила бабушка.

Вот Вячеслава — мама в основном. Заметила разницу? Я похлопала глазами.

— Как так?..

— Тина, тебе нечего делать? — Назар Миролюбович все-таки не выдержал. — Хватит. Здесь у меня не кабинет психотерапевта.

— А жаль, — буркнула я и удалилась под тихое хмыканье начальника.

В четверг вечером Вячеслав меня окончательно дожал насчет субботы — неловко уже было отказываться, я ведь обещала.

Значит, в пятницу на корпоративе надо будет поменьше выпить, иначе в субботу проснусь с головной болью. Так обычно всегда и бывает — сначала праздник, а потом головная боль, если переборщить с шампанским.

Впрочем, наверное, лучше вообще не пить. Мало ли, что может прийти в нетрезвую голову? А еще я до сих пор немного верила в возможность сохранить независимость и не быть любовницей Назара Миролюбовича. В конце концов, свой «трофей» он уже получил.

Лера, как оказалось, действительно выходит в понедельник, и всю рабочую неделю я не могла отделаться от мысли, что Назар Миролюбович про себя ликует по этому поводу.

А потом настала пятница — мой последний рабочий день в «Юрконе», который по иронии судьбы совпадал с корпоративом в честь десятилетия фирмы. Накануне я решила спросить у Черного, можно ли мне не идти, но он так на меня посмотрел, что я сразу поняла — нельзя.

— Тина, — голос его как ледяными иголками кололся, — я понимаю, что для тебя закон и порядок ничего не стоят, но все же, будь добра, вспомни, что твоя рабочая неделя заканчивается только завтра в шесть часов вечера.

— Корпоратив до восьми, — пробурчала я, и начальник поморщился.

— Можешь уйти в шесть, если тебе так принципиально. И не отвлекай меня больше.

Гад. Но я поймала его на слове и действительно решила уйти в шесть.

Начальство сказало «можно» — значит, можно.

Мне, как любой женщине, хотелось быть красивой даже несмотря на то, что этот корпоратив мне по большому счету не был нужен. И с утра в пятницу я облачилась в новое светло- голубое платье в тон к глазам, уложила волосы и накрасилась чуть ярче, чем обычно.

— Домой сегодня можешь не возвращаться, — шепнула мама, подмигнув мне, когда я уже застегивала сапоги.

— Мам, — я поморщилась, — перестань. Это весьма двусмысленно звучит. Домой можно не вернуться по самым разным причинам.

— Ты поняла, какую причину я имею в виду.

— Угу.

Нет уж. Домой, и только домой.

Маме я собиралась сказать, что уволилась из «Юркона» и работаю теперь в другом месте, где-то спустя неделю. Ни к чему ей лишние стрессы. Она и так начала переживать из-за дяди Сережи с тетей Дашей и их решения взять приемного ребенка. Если еще и за меня переживать будет — точно поседеет.

Рабочий день в эту пятницу длился до трех, а потом весь коллектив погрузили в автобус и в добровольно- принудительном режиме повезли в ресторан. Кто мог — поехал на собственном транспорте, и Назар Миролюбович даже предлагал составить ему компанию, но я умудрилась отбрехаться, сославшись на то, что хочу перед увольнением провести побольше времени с коллективом. Врала безбожно.

И настроение у меня постепенно катилось к отметке «ниже плинтуса». Все были веселые, счастливые, ждали премий, а я… Ну да, премию я получу, но мне даже стыдно, что я ее получу.

И впереди у меня вновь неизвестность, которая неизвестно чем закончится.

А больше всего я была огорчена из-за того, что Назар Миролюбович ничего не сказал по поводу моего нового платья и в целом внешнего вида. Я ведь старалась! А он весь день то ли не замечал, что я красивее, чем обычно, то ли притворялся, что не замечает, то ли… то ли я не была красивее, чем обычно.

В общем, в результате я, дождавшись вручения конвертиков и подняв первый тост за процветание фирмы, тихонько встала с места и выскользнула из зала ресторана, словно бы в туалет.

Назар Миролюбович в это время разговаривал с Жуковым, видеть меня не мог, да даже если бы и видел: на часах было ровно шесть вечера.

Я быстро оделась и, оглянувшись на зал, откуда уже доносилась веселая музыка, вышла из ресторана, провожаемая удивленным взглядом гардеробщицы.

А на улице шел снег, и мне вдруг резко полегчало, когда я увидела, что все слегка присыпано белой снежной пудрой, словно сахаром.

Ничего, я справлюсь. Со всем справлюсь. Даже с Назаром Миролюбовичем. Не позволю ему ни унижать себя, ни трогать, ни… владеть. Не позволю! Боевой котенок, если его разозлить, тоже может выцарапать глаза. Ведь и у него есть когти. Пусть маленькие, но все же когти… К одиннадцати утра на следующий день мы с Юлькой были готовы. Она — в новом шерстяном костюме, я — отже в шерстяном костюме, но в старом. Очень похожие друг на друга, только она — маленькая, а я — большая.

Примерно так и сказал Вячеслав, когда увидел нас обеих. И подарил по букетику цветов. Мне побольше, Юльке поменьше.