Титан
Шрифт:
Вылезая из бассейна, чтобы обсушиться перед ленчем, Честер бросил взгляд на внушительный особняк, теннисный корт вдали, красивые окрестности и… проникся жгучей завистью к своему боссу. Иррациональный внутренний голос требовал от него каким-нибудь образом испортить все это великолепие. Соблазнить жену Флеминга, поджечь дом, похитить кого-нибудь из детей… Но Честер был рациональным человеком, и ему хватило ума вспомнить о том, что Ник Флеминг все-таки является хорошим боссом, что он, Честер Хилл, любит свою работу, что зарабатывает семнадцать тысяч в год, а это, по меркам 1934 года, совсем неплохо.
Словом, когда он натянул тенниску и отправился
Пикник обещал выдаться на сто процентов американским, хотя ясно было, что далеко не все сто процентов американцев смогли бы позволить себе такое богатое празднество. Шеф-повар жарил хот-доги и гамбургеры на кирпичной жаровне. За длинным открытым буфетом трое слуг в белых костюмах предлагали гостям салаты, фрукты, маринады, яйца под острым соусом и домашнее клубничное мороженое. Гости, больше половины которых составляли малолетние друзья и подружки детей Флеминга, особенно приветствовали мороженое. Дети выстроились вдоль стойки буфета в своих купальниках, оживленно переговаривались, смеялись и совершенно не обращали внимания на взрослых.
Но когда Честер подошел к стойке, он заметил, что одна девочка не болтает с подружками, а молча смотрит прямо на него. Это была Сильвия Флеминг, старшая дочь Ника, которой теперь было четырнадцать и которая выросла из маленькой плаксы в темноволосую красавицу. Взгляд, который она устремила на Честера, был настолько пронзительным и настолько уже взрослым, что тому пришлось отвернуться, чтобы не смутиться.
И тогда ему пришла в голову одна мысль.
Эдвина также заметила этот взгляд Сильвии и с ужасом поняла, что она здесь не единственная женщина, заинтересовавшаяся Честером Хиллом. Вот уже в течение нескольких месяцев Эдвина наблюдала за своей дочерью и заметила, что та проявляет такой же живой интерес к противоположному полу, какой проявляла и она сама в юности. Эдвина всегда считала себя современной женщиной, свободной от дурацких предрассудков своих родителей, поэтому она была безмерно удивлена, когда поняла, как сильно задело ее кокетство Сильвии — если это слабое словечко вообще хоть сколько-нибудь соотносилось с теми дикими взглядами, которые дочь бросала на Честера. Инстинкт матери подсказывал ей, что она должна сейчас же затащить Сильвию в дом и хорошенько ее отшлепать. Но ощущение какой-то вины останавливало ее. Ведь она же сама строила планы соблазнения Честера.
И только тогда ей открылась истина в отношении самой себя. Несмотря на свои попытки производить на окружающих впечатление взбалмошной сумасбродки, несмотря на все «безумие» рода Трансов, несмотря на ее «подколы» Ника разговорами о том, что она якобы имеет право завести любовника, если захочет, несмотря на всю логику приводимых ею аргументов, было ясно, что она просто не в силах привести свои угрозы в исполнение. Дело заключалось в том, что она обожала своего мужа и своих детей и ни за что на свете не стала бы рисковать семьей ради человека, к которому почувствовала на минуту физическое влечение.
«О Боже! — думала она, едва удерживаясь от того, чтобы не рассмеяться вслух. — Выходит, я самая обычная баба!»
— Когда семь лет назад я понял, что вы нас обманули, — говорил граф Алекс фон Винтерфельдт, — я был в ярости. Кстати, правда, что тот так называемый официант-большевик на самом деле был голливудским актером?
— Да, — рассмеялся Ник. — Сейчас он успешно снимается в вестернах.
Собеседники
— Разумеется, правительство и генштаб обезумели, когда в печати появились те материалы, — продолжал граф. — Но теперь, оглядываясь на все это с высоты минувших лет, я восхищаюсь тем, что вы сделали. Мы даже мысли в то время не могли допустить, что германская армия окажется послушным орудием в руках этого безумца! У меня не хватит воображения, герр Флеминг, чтобы описать вам все изменения, происшедшие за последнее время в Германии. Впрочем, надо отдать Гитлеру должное: он вывел страну из депрессии. По материальному благосостоянию Германия сейчас впереди Соединенных Штатов. Но ценой процветания стала гражданская свобода. Вам, наверно, уже приходилось читать о концлагерях? Ну так вот, сегодня вся Германия представляет собой один большой концлагерь. Гитлера необходимо остановить!
— Согласен, — ответил Ник, — но я не представляю себе, кому под силу окажется эта миссия.
— Мне, — ответил граф.
Ник удивленно посмотрел на него.
Фон Винтерфельдт нервно оглянулся на мостик, где стояли два члена команды катера.
— Они не могут нас слышать, — сказал Ник. — Шум машин перекрывает наши голоса.
Граф вновь обернулся к Нику:
— Не знаю, что вам приходилось слышать о моем сыне тогда, в 1927 году…
— Я слышал о том, что он убежденный нацист и интимный партнер Гитлера.
На аристократическом лице графа отразилась боль.
— «Интимный партнер» — это слишком мягко, — сказал он. — Мой сын был любовником Гитлера. Этот псих сумел обворожить Руди, как он сумел обворожить сегодня всю Германию. Мне точно не известно, когда они стали любовниками, да, признаться, я и не хочу это знать. Суть в том, что быстро распространявшиеся слухи обещали сильно повредить политической карьере Гитлера. Я убежден, что именно по этой причине он и убил Руди.
— Расследование проводилось?
Граф пожал плечами:
— Да, но ничего не нашли. Я ведь до сих пор не знаю, где он похоронен, если вообще похоронен. Вы должны понимать, что даже тогда у Гитлера имелись весьма влиятельные друзья в Германии. Тогда ему сошло с рук это одиночное убийство точно так же, как ныне сходят с рук уже массовые убийства. А я так думаю, герр Флеминг: око за око! Вот почему я настроен отплатить Гитлеру за то, что он сделал с сыном.
— Прошу прощения, граф, но есть одна вещь, которую я не понимаю. Если уж вы такой ненавистник Гитлера, как получилось, что в прошлом году он оставил вас на посту министра культуры? И почему вы вступили в нацистскую партию?
— Вы должны попытаться понять психологию Гитлера. Он по-своему любил моего сына. Я думаю, что решение об убийстве далось ему нелегко. Сейчас, чувствуя свою вину, он и оставил меня на посту министра.
— Для того вдобавок, чтобы заткнуть вам рот?
— Да, и это тоже. А что касается моего членства в нацистской партии, то для министра это необходимо. Кстати, у нас есть очень много членов партии, которые не верят в фашизм. А в нацисты записываются, чтобы не утратить социальную активность, защитить себя. Мое членство в партии и министерский пост оставляют мне некоторую свободу действий и обеспечивают относительную безопасность. Впрочем, я вовлечен сейчас в исключительно опасное предприятие, нечего и говорить.