ТКС. Книга вторая
Шрифт:
В смятении оборвав ‘Землянку’, я поспешно завела:
– Три танкиста, три весёлых друга - экипаж машины боевой!..
Вот исполнение песни про то, как в эту ночь решили самураи перейти границу у реки, удалось на славу. Самураи не вызывали у меня нежелательных ассоциаций, и за это я даже к ним прониклась - несмотря на их антиобщественное поведение.
После ‘Трёх танкистов’ стало веселее, и дальше песнопение пошло как по маслу.
– А дубы-колдуны… - выводила я, разглядывая расписной потолок, - что-то шепчут в тумане, у поганых болот чьи-то тени встают… - Это была песня не про зайцев. Это меня окружали туманы и поганые
– Косят зайцы траву, трын-траву на поляне, и от страха всё быстрее песенку поют…
Наплескавшись и наголосившись вволю, я наконец смогла расстаться с чернобоким другом. Умиротворённая, чистенькая, приятно пахнущая, я растерлась пушистым полотенцем, надела шорты, накинула тонкую белоснежную рубашку, закатав её рукава.
Возникла идея: сейчас пойду и сделаю огромный бутерброд - с зелёным салатным листиком, с помидоркой, огурчиком, сыром и ветчиной.
– А где мои семнадцать лет? На Большом Каретном!
– бодро выкрикивала я, накручивая на голове высокий тюрбан из полотенца.
– А где мой чёрный пистолет?
– громко вопросила я, выходя в гостиную.
Пистолет тоже находился на Большом Каретном, но ответ застрял у меня в горле, потому что, несмотря на заверения Кайлеана Георгиевича, у нас были гости.
2
Посетителей было четверо.
Не знаю, случайно ли, намеренно, но всё выглядело так, будто они приготовились позировать живописцу для парадного портрета.
Центр композиции занимало развёрнутое в сторону комнаты прикаминное кресло. В нём вольготно - нога на ногу, кисти в перстнях расслабленно свешены с подлокотников, - расположилась темноволосая женщина в длинном вечернем платье цвета слоновой кости. То есть это поначалу её наряд показался мне вечерним - такой уж у него был эффектный вид: узкий корсаж, высокий воротник, напоминавший изогнутый лист тропического растения, ниспадающий шёлк юбки, расшитый серебристыми нитями… Но за окном всё ещё светило солнце (я метнула отчаянный взгляд в ту сторону и поняла, что до вечера, когда обещал вернуться Кайлеан, ещё далеко); скорей всего для королевы Эрмитании такая одежда являлась чем-то вроде дресс-кода. Положение, небось, обязывало, и всё такое прочее.
В том, что передо мной именно королева, я уверилась, едва взглянув на неё. Тот же удлинённый овал лица, и те же скулы, и длинные тёмно-серые глаза, и ещё что-то неуловимо-узнаваемое… Кайлеан Георгиевич определённо являлся маминым сыночком - сходство было впечатляющим. Она, как и сын, не будучи совершенством, обладала той самой изюминкой, именуемой шармом и превращающей недостатки в достоинства.
…Может, конечно, сюда заявилась какая-то близкая родственница, но ёкнувшая интуиция настаивала - не тётя это.
Женщина далеко откинулась на спинку кресла и чуть склонила голову набок.
Меня разглядывали с типично кайлеановским неопределённым выражением.
Немедленно изобразив ответный ‘покер фейс’ и скромно опустив глаза, в мыслях я заметалась как перепуганная курица по двору. Что им здесь надо - в отсутствие хозяина? Что положено говорить при встрече с коронованной особой? И вообще, положено ли начинать говорить первой? Наверное, если помалкивать, хуже не будет? Да, именно так. ‘Дипломатичность и сдержанность’ - станет моим девизом, и тогда я не посрамлю Кайлеана Георгиевича в качестве его гостьи.
Я вновь подняла глаза.
За креслом слева
Я тихонько хмыкнула про себя, видение пропало.
Да, очень красивый. И я голову могла дать на отсечение - он тоже из Карагиллейнов. Что-то знакомое неудержимо проступало сквозь экзотику. Можно было предположить, что это кто-то из братьев Кайлеана - выглядел он моложе королевы, да и король, наверное, тоже сидел бы в кресле, а не стоял позади. Но если я угадала, то этот сын пошёл в папу - другая масть, и сходство проявлялось по-иному.
Я, вроде, ему не понравилась. Смотрел он как бы сквозь меня, лицо было бесстрастным, фигура неподвижной, но ноздри чуть подрагивали, и грудь заметно вздымалась как от еле сдерживаемого гнева.
Непонятно… Обычно молодые люди относились ко мне дружелюбно. Может, красавец обладал титулом чемпиона королевства по пению в ванне, а я глубоко оскорбила его эстетическое чувство? Впрочем, было возможно иное толкование: он, наоборот, из последних сил боролся с нахлынувшим восторгом. Может, ему хотелось захлопать в ладоши и выкрикнуть ‘Брависсимо! Спойте ещё!’.
Но это вряд ли. Мне упорно казалось, что он раздражён самим фактом моего здесь пребывания.
Я поспешно перевела взгляд на особу, стоящую рядом. Молодая женщина, тоже одетая как на великосветский приём, в малиновое с золотом. Причём её одеяние было расцвечено богаче, но в итоге выглядело дешевле королевского.
Придворная дама?
Она обладала кукольными чертами лица и пышными формами - судя по фасону туалета, формы малиновая дама считала не последним своим преимуществом. Фамильного сходства здесь не наблюдалось. В отличие от Карагиллейнов, чувства она скрывала гораздо хуже - кукольные губки были плотно сжаты, а кукольные бровки страдальчески нахмурены. ‘Что творится, люди добрые, что творится!..’ - как бы восклицали бровки.
Я ощутила сильное желание успокоить всех, выступив с разъяснениями, что если я стою здесь в спортивных трусах их сына, брата и повелителя, то это ещё ничего не значит.
Четвёртый участник мизансцены стоял сбоку у камина и вертел в руках большой кристалл, взятый с каминной полки. Этот дядечка произвёл на меня положительное впечатление. Наверное, потому что он был похож на поэта Бродского с фотографий последнего массачусетского периода. Только у настоящего Бродского тонкое лицо выглядело преисполненным печали - от многих знаний, очевидно, а эрмитанский дядечка светился благожелательностью и поглядывал на меня из-под очков в стальной оправе с каким-то весёлым любопытством. Одевался он неожиданно для этих мест - самые обычные брюки, рубашка, трикотажный джемпер с полосками вокруг V-образного выреза… Если бы он появился в таком виде в моём мире, никому бы и в голову не пришло, что это пришелец из другого измерения.