Тьма и пламя. На бескрайней земле
Шрифт:
– Не обижай меня. Он же мой сын. Утром я зайду к тебе. Необходимо еще обдумать некоторые детали. Полагаю, тебя не нужно предупреждать, чтобы о нашем разговоре не узнала даже твоя самая страстная любовница.
– Ты тоже меня не обижай. Ладно, пойду готовиться. Слушай, а может, мне… – Гром провел рукой по бороде, по усам, по волосам. – Ну, чтобы он меня не узнал. Да и есть мнение, что без бороды я выгляжу моложе.
– Неплохая мысль. Но я не настаиваю.
Гром открыл дверь и, переступив порог темницы, повернулся.
– А если твоего хромоногого братца все-таки того… Мне будет не так страшно за тебя, когда я стану топтать грязь в Грэйтлэнде.
– Пошел вон. – Аладар, улыбаясь, замахал руками. – Пошел
– Как скажете, ваше мэнжество. Я удаляюсь, ваше мэнжество. – Гром, отвешивая неуклюжие поклоны, постепенно исчезал во мраке тюремного коридора.
Глава 1
Габриэль Альтирэс, старший сын достопочтенного мэнжа Семи островов, не отрывал взгляда от карты. Огромная карта, вставленная, точно картина, в золоченую раму, висела напротив кровати, встречая его своим великолепием, своей грандиозностью каждое утро и провожая в сумерки снов каждую ночь.
У Габриэля было много карт Андрии. Нарисованных здесь, на Семи островах, и привезенных из далеких стран. Совсем новых, искусно выписанных на бумаге, от которой еще пахло чернилами, и созданных древними мастерами на бараньей коже; последние карты каким-то чудом пережили века и не одну сотню прикосновений человеческих рук. Быть может, не только человеческих… Но эта карта, повешенная напротив кровати, была самой любимой. Холст сверкал мелкими рубинами, разбросанными по крупным городам материка Грэйтлэнда. Переливался перламутровыми ракушками, устилающими берега. Синел морями и океанами – настолько живописными, что при взгляде на них слышался шум волн. Карта делала бескрайний Грэйтлэнд ближе, разжигая мечту.
В свете волшебного фонаря, разгоняющего мрак летней ночи, карта Андрии выглядела особенно красиво. А еще, насколько знал Габриэль, эта была самая точная и подробная карта на Семи островах. И он знал каждый город, каждую реку, каждый остров, нанесенные на нее истинным мастером. Знал так, как знают ее картографы. И если бы его вдруг заставили воспроизвести карту всей Андрии, он нарисовал бы ее без колебаний, не пропустив ни одной детали.
Ах, Грэйтлэнд – бескрайняя земля! Она начала манить Габриэля с тех самых пор, как он изучил последний уголок на Семи островах, побывав в деревне рыбаков – в Скафке, расположенной на острове Серебряного месяца. Именно тогда, четыре года назад, он, юный мэйт Семи островов, понял, что ему непременно нужно увидеть самый крупный материк Андрии – Грэйтлэнд. И именно тогда, качаясь в рыбацкой лодке вдали от берега, он впервые так близко увидел спирфлама. Ни одна картина, ни один рассказ не могли передать всего величия черного дикого спирфлама. Воздух, рассекаемый мощными перепончатыми крыльями, загудел, когда громадная тень пронеслась над лодкой, вселяя одновременно радость и страх. Стражники, готовясь к атаке, сразу сложили пальцы знаками, чтобы защитить сына мэнжа, сидящего с раскрытым ртом… К счастью, спирфлам не обратил на лодку никакого внимания, продолжив свой величественный полет.
Острова были такими мелкими, такими ущербными по сравнению с Грэйтлэндом. Семь серых камешков рядом с дорогим ожерельем. Горсть сухих крошек, лежащих вблизи ломтя свежевыпеченного хлеба. Несколько соскобленных чешуек, почти незаметных в сочном блеске выловленной гранд-рыбы…
Габриэль подложил руки под голову, продолжая разглядывать восхитительную карту-картину. Продолжая грезить о Грэйтлэнде, отталкивая сон. Подушку, казалось, набили опилками, а не пухом. Привычное легкое покрывало нынешней ночью вдруг стало жечь, покалывать кожу сквозь ночную рубаху. Пришлось его сбросить, чтобы не изойти потом. Но было все равно жарко, несмотря на распахнутое окно. И невзирая на холодную ночь, какие всегда стояли на Семи островах даже жарким летом.
Ветер загонял в покои шепот океанских волн и приносил тонкий пихтовый запах
Габриэль подергал ночную рубаху на груди. Ткань противно липла к потному телу. Он все равно вспотел. Но не из-за жары и не из-за хвори, а из-за грядущих перемен. Если все пойдет по плану, уже завтра он будет встречать ночь не во дворце, а в каком-нибудь трактире, на Безымянном острове – единственном мостике, связывающем Семь островов и Грэйтлэнд. И… последнем месте, куда во всем мире, во всей Андрии, может спокойно ступить маг, не опасаясь за свою жизнь.
По телу Габриэля пробежала приятная дрожь при мысли о побеге, при мысли о Грэйтлэнде – земле настолько большой, что не хватит и жизни, чтобы побывать во всех ее многочисленных городах, лесах и портах.
Великая земля… И, к сожалению, земля, принадлежащая бездарям. А ведь двадцать лет назад часть этих бескрайних земель принадлежала мэнжу и его диррам. Пусть не самая обширная, богатая и плодородная часть, но все-таки… От Крабового берега до Фитийских лесов. Пока его отец не заключил мира с королями бездарей, подарив этим стервятникам прекрасный город Мирацилл и поклявшись навсегда оставить Грэйтлэнд. Нет сомнения, что заключенный мир спас жизни многих островитян, но навсегда лишил их возможности ступать на землю бездарей.
Габриэль вздрогнул от накатившей низкой мысли. Боги Элементоса! Он начал рассуждать так же, как его вечно мрачный дядя и его жалкие прихвостни, так и не простившие своему мэнжу отданного куска Грэйтлэнда. Он посмел осудить отца, который не заслуживал осуждения. Только не отец! Он все сделал правильно, он стольких спас… А дяде и его ничтожным прихлебателям всегда было плевать на чужие жизни. Их интересовали лишь земля, власть и деньги. Многие из них вообще не участвовали в той войне, отсиживаясь в высоких башнях из крепкого камня, под магической защитой Семи островов. Как после этого они могли упрекать отца, который дважды едва не погиб, обороняя Мирацилл?..
Габриэль слез с кровати, стянул влажную от мрачных дум ночную рубаху и, обнаженный, высунулся в окно, потирая мочку уха. Разгоряченное тело обдало приятной прохладой. Чуткий, как и у всякого мага, нос распознал в букете ароматов сладкий запах жасмина. Ветер менялся с юго-восточного на юго-западный, неся пьянящий дух скромных садов Янтарного острова. Запахи ночной фиалки, розы и, конечно, хрустальной орхидеи сходились в ярком карнавале.
Внизу, во мраке ночи, часто простучали копыта, на мгновение нарушив монотонную мелодию бьющихся волн. Впереди, в далеком свете волшебных фонарей, по стене, словно призраки, неспешно бродили стражники – еле заметные из дворца. Было тихо и спокойно. Вот чего добивался отец, подписывая договор о мире и жертвуя всего лишь клочком земли, подумал Габриэль. Мира, тишины и спокойствия. Если бы не мэнж, эти стены наверняка превратились бы в груду серых камней, облитых кровью и огнем.
– Предатели, – прошипел Габриэль, надевая свежую рубаху. – Все они предатели, не понимающие, чем могла обернуться война.
А он? Кто он, если не предатель? С этой ужасной мыслью Габриэль упал на кровать. Почему он раньше об этом не подумал, когда начал готовиться к побегу? Когда истории Семи островов стал предпочитать историю стран Грэйтлэнда, а урокам магии – искусство боя на мечах, любимом оружии бездарей. Оружии, которое отправило в могилу не одного его соплеменника.
О боги! Габриэль схватился за голову. От мучительных, темных мыслей она, казалось, треснет, как раковина под ножом ловца жемчуга. Габриэлю захотелось зарычать, что-нибудь разбить, кого-нибудь ударить. Будь он спирфламом, сейчас брызнул бы огнем, чтобы освободить бушующее, нестерпимое пламя в груди.