Тьма над Петроградом

Александрова Наталья Николаевна

– Для Кольки вышивала, да все равно папаша не согласится… – Голос ее дрогнул, и Борис просто вынужден был из благодарности расцеловать девушку в обе щеки.

– Поезд ждать не станет… – послышался ледяной голос Мари, – может быть, хватит мелким бесом рассыпаться перед каждой девкой? Мы сюда приехали для того, чтобы дело делать! А некоторым одно развлечение!

«Да уж, развлечение, – вздохнул Борис, вспомнив вчерашний допрос в ГПУ, – что она на меня напустилась, уж не ревнует ли? Да нет, не может быть…»

Саенко уже теснил девушку к дверям. Мари поработала над собой отменно. Теперь перед Борисом стояла

разбитная молодка в ладном кожушке, подпоясанном солдатским ремнем, широкой сборчатой юбке и лаковых полусапожках, про которые Саенко тут же заметил, что не иначе они от старого режима остались. На плечи Мари накинула полушалок в ярких розовых цветах. Однако выражение лица оставалось все таким же брезгливо-насмешливым.

– Ну что, Матюша, – засмеялся Саенко, – хороша у тебя женушка?

– Если бы еще и лицо сменить, – тихонько ответил Борис, – а то щурится, как тигрица, шипит, как гадюка, того и гляди – укусит…

Он не знал, что, кроме зоркости глаз, что помогало стрелять без промаха, Мари обладала еще и отличным слухом, так что без труда расслышала его слова.

Напоследок Саенко завязал Борису глаз черной повязкой и попытался испачкать щеку чернильным карандашом, так чтобы получились следы от пороха, якобы взорвался снаряд слишком близко, что и выбило Борису глаз по легенде.

– Дай-ка я, – сказала Мари, – ты сто лет провозишься.

– Эй, я что, так и останусь потом с такой черной щекой? – забеспокоился Борис.

– Не волнуйтесь, со временем все смоется, – насмешливо сказала Мари, – не пострадает ваша красота. Глаза закройте, как бы последний не повредить…

Мари легонько касалась его щеки, движения были мягкие, кошачьи. Борис приоткрыл глаз и встретился взглядом с Мари. На этот раз в глазах ее не было обычной насмешливости. И губы не кривились брезгливо, они были печально опущены вниз. Первый раз Борис видел ее так близко. Совсем рядом с ним была нежная щека и едва видный пушок над верхней губой, и он понял вдруг, что Мари – совсем молодая женщина, не старше его. Все портил ее взгляд, сразу было видно, что она повидала многое, если не все, и пережила такое, чего не следует переживать женщине. Сейчас глаза ее смотрели с тоской, что Борис немедленно зажмурился.

– Долго вы еще возиться будете, – заворчал Саенко, – поезд и вправду ждать не станет…

Поезд подали всего на полтора часа позже срока, что, как объяснил Саенко словоохотливый дедок в полушубке, нестерпимо воняющем козлом, являлось большой удачей.

Перрон тотчас заполонила шумная толпа пассажиров. Были тут крестьяне с тяжелыми торбами, они везли в город продукты, чтобы обменять их на одежду, обувь и соль. Были городские люди с такими же мешками – этим удалось выменять кой-какие вещички на муку и пшено. Были командированные, размахивающие какими-то потрепанными бумагами с расплывшимися фиолетовыми печатями, эти кричали, что им срочно, но их давили едва ли не сильнее, чем обычных людей. Были чумазые оборванные мальчишки – эти собирались ехать под вагонами, в ящиках с песком, а пока вполне можно было в суматохе спереть узел у зазевавшейся тетки или при большой удаче залезть в карман к командированному. Крестьяне-то гроши прячут так глубоко, что хоть раздень его до нитки – не отыщешь. А городские обыватели, те вовсе без денег, да и вещей у них не густо – все с себя сняли, чтобы харчей больше привезти.

– Ну, бывайте, граждане Коломейцевы, даст Бог – в Питере встретимся! – Саенко перехватил свой мешок покрепче, чтобы не срезали, и ввинтился в толпу.

– Куда прешь, куда прешь? – тут же послышалась его скороговорка. – Ты как смеешь трудящегося человека в бок тыкать? Да еще ногу отдавил! Не старые времена, господин хороший! А еще шляпу надел!

Глядя на толпу, штурмующую двери вагона, Борис только покачал головой:

– Да тут на куски разорвут! Или последний глаз выбьют! Однако ехать надо…

План выработали такой: Борис налегке влезет в вагон, проберется к окну и втянет туда Мари, в противном случае они рискуют либо навсегда остаться на станции, либо появиться в Петрограде в сильно попорченном виде.

Борис удачно преодолел озверевшую толпу и добрался до дверей вагона, под конец ловко увернулся от безногого инвалида, который норовил использовать свой костыль не по прямому назначению, а увлеченно молотил им по головам ближних пассажиров, с большим трудом оторвал от себя неприятного вида личность с бегающими глазками, что нацелилась на карман его галифе, в котором, надо сказать, лежал у Бориса только кисет, да и то полупустой, дал легкого тычка беспризорнику, бросившемуся под ноги, и запрыгнул в вагон.

Тут дело пошло медленнее. Вагон был старый, еще царский, возможно, когда-то он был купейным. Теперь все внутренние перегородки были вырваны с мясом, а вместо полок настелены по бокам нары из неструганых досок. Пространство было уже забито людьми под завязку, а публика все прибывала. Борис против воли вспомнил эвакуацию из Новороссийска в девятнадцатом году. Тогда остатки Белой армии рвались на пароходы, потому что по пятам шли красные, и плохо пришлось тем, кто остался, уж он-то это очень хорошо помнит… [8]

8

См. роман Н. Александровой «Батумский связной».

Тут люди продирались по вагону с таким остервенением, как будто сзади их стерегли махновские пулеметы. Каждый смотрел на другого волком, каждый искренне желал соседу убраться ко всем чертям, чтобы появилось свободное место, каждый считал другого врагом.

Здоровенный краснорожий мужик отпихнул бабу с грудным ребенком, едва не зашиб старика в пенсне, обругал его по матушке и плюхнул свой мешок на верхнюю полку. Баба охнула, ребенок залился плачем.

– Полегче, дядя! – укоризненно сказал красноармеец, расположившийся внизу и пытающийся стянуть сапог.

Мужик наступил Борису на ногу и забросил налитое тело наверх. Стало свободнее, и Борис приблизился к окну, одному из немногих уцелевших в вагоне, остальные были забиты досками. Шпингалеты вросли намертво, похоже, они были закрыты еще при царе, да не при Николае Кровавом, а при Александре III Миротворце.

– Ты чтой-то делаешь? – заорал мужик. – Это как тебя понимать? Что ты окно раззявил?

– Какое твое дело? – буркнул Борис. – Если мне надо…

Он принял из рук Мари не слишком тяжелый фанерный чемодан, сунул его под нижнюю полку, подхватил сильное женское тело и легко втянул ее в вагон.