Тьма над Петроградом
Шрифт:
– Постой, господин хороший! – проговорил незнакомец сиплым жалостным голосом. – Постой, чего скажу!
– Мне с тобой совсем неинтересно разговаривать! – Борис прибавил шагу и изменил направление, чтобы избежать встречи с отвратительным субъектом.
– Постой, дяденька! Дай мильон жертве нещадной эксплуатации! – Субъект тоже изменил направление, чтобы перехватить Бориса.
– Ничего нету, и говорить с тобой некогда!
– Некогда, говоришь? – В сиплом голосе зазвучала ненависть. – Брезгуешь, значит, простым человеком? Стой, лярва, а не то
– Думаешь, я тебя испугаюсь? – выкрикнул Борис в злобную звериную физиономию, почувствовав вдруг легкое и горячее бешенство, какое, бывало, охватывало его перед боем. – Я махновской атаки не испугался! Я из Новороссийской бухты живым выплыл! Я из расстрельного барака невредимым выбрался!
– Ах ты, контра, белая кость! Так я тебя прямо обязан сей же час убить! Мне за это, может, еще и орден дадут! – Бандит оскалил беззубую пасть и бросился на Ордынцева, занеся нож для удара.
Но Борис опередил его: вспомнив уроки греческих контрабандистов, он выбросил из рукава нож, с которым никогда не расставался и так ловко прятал, что разгильдяи-чекисты при обыске ничего не заподозрили. Он метнул нож под заросший щетиной подбородок, в кадык бандита, туда, где пульсировала выпуклая жила.
Бандит споткнулся, удивленно охнул и повалился на землю. Его левая нога несколько раз судорожно дернулась, как у спящей собаки, и замерла.
Борис вздрогнул.
Только что он был охвачен чистой яростью справедливого боя, которая застлала ему глаза. Он забыл обо всем, кроме врага. Теперь же возбуждение схлынуло, и он понял, в каком ужасном положении оказался. Если его схватят власти – не миновать ему допроса в подвалах ГПУ, а там – и расстрела. Да и без чекистов с ним есть кому разделаться: этот безносый бандит явно был не один, и его дружки сейчас появятся, чтобы расквитаться с Борисом…
Заколоченные дачи замерли вокруг, словно наблюдая за чужаком и выбирая подходящую минуту для того, чтобы наброситься на него.
Борис выпрямился, решительно огляделся по сторонам, ногой толкнул труп, перевернув его на спину, выдернул из горла окровавленный нож, обтер его о землю и спрятал в рукав. Тем самым он хотел показать невидимым наблюдателям, что нисколько не боится их, готов к бою и не отдаст свою жизнь задешево.
Дачи молчали. Видимо, его поняли правильно и решили, что связываться с ним небезопасно, да и повод незначительный. Борис пошел прочь, не ускоряя шаг и не оглядываясь.
Вскоре он вышел на дорогу, ведущую к городу, в Лесное. Мимо него ехала пароконная подвода с дровами, и возчик позволил Борису подсесть к нему на облучок.
Глава 7
Я на бочке сижу,
А под бочкой склянка.
Мой миленок комиссар,
А я спекулянтка.
Через час Борис уже шел по Четвертой Рождественской улице.
Дом номер восемь навис над улицей мрачной шестиэтажной громадой с выбитыми окнами и ободранным фасадом. Борис подошел к парадному, но дверь была крест-накрест заколочена досками. Оглядевшись по сторонам, Борис увидел неподалеку сгорбленного старичка в бабьей кацавейке и в пенсне с одним расколотым стеклом.
– Извините, уважаемый, – обратился Борис к старику, – а как мне попасть в этот дом?
– А вы, товарищ, сюда по какому делу – по частному или по личному? – солидно осведомился старик, внимательно разглядывая Бориса поверх пенсне.
– Вас мое дело не касается! – Борис решил держаться самоуверенно. – Дело мое чрезвычайной важности, и не всякому о нем положено знать! И вообще – как ваша фамилия?
– Фамилия? Сундуков моя фамилия! – Старичок залебезил, и глазки за стеклами пенсне забегали. – Так вы, товарищ, может, из комиссии по поводу уплотнения?
– Очень может быть!
– Так вы, товарищ, учтите, когда будете уплотнять, что у меня лично чрезвычайно стесненные обстоятельства и я уплотнению не подлежу как сильно пострадавший от мирового империализма… запомните – Сундуков, Иван Игнатьевич…
– Все, что надо, я и так знаю! – оборвал его Борис. – А вы мне так и не сказали, как в этот дом попасть…
– Извиняюсь, товарищ, это я от волнения! – Старичок поманил Бориса. – Вот тут, со двора, вход имеется, очень даже удобно, и можно к нам в дом попасть, ежели кто в своем праве…
Борис увидел полуоткрытую дверь в облупившейся краске, которая вела на крутую и грязную лестницу – самый настоящий черный ход, по которому в дореволюционные времена втаскивали на верхние этажи дрова и выносили помои.
Сдержанно поблагодарив старика Сундукова, Борис зашагал по лестнице.
Лестница эта была, как уже сказано, крута и грязна. На ней тут и там валялись гнилые овощные очистки, пролитые помои добавляли в здешнюю атмосферу свой неповторимый аромат. Борис проходил третий этаж, когда выше этажом хлопнула дверь, и на него сверху что-то вылили.
С трудом увернувшись от помоев, Борис на всякий случай немного переждал и продолжил свое опасное восхождение.
Наконец он добрался до пятого этажа и постучал в дверь.
За дверью послышался шепот, затем прозвучали удаляющиеся шаги.
Борис снова постучал, на этот раз гораздо сильнее.
– Что стучишь, что стучишь? – раздался из-за двери визгливый женский голос. – Щас Кольку позову, у него брат комиссар! Он тебя живо в ГПУ определит!
Борис на мгновение замешкался. Сказать, что он ищет Павла Аристарховича Ртищева? А вдруг тот живет здесь не под своей собственной фамилией? Не случайно же он передал Борису свой адрес в зашифрованном виде! Ведь доктор Вайсеншток говорил, что Ртищева арестовала ЧК, так, возможно, он каким-то чудом вырвался на свободу и теперь скрывается под чужим именем…