Тьма над Петроградом
Шрифт:
Он снова покатился на противника, но на этот раз еще ниже пригнулся и ловко подбил его под коленки. Василий не удержался и во весь рост плюхнулся на заплеванный семечками пол трактира. Карлик вскочил на него верхом, выкрутил руку с ножом и, отобрав нож, спрятал к себе за голенище.
– Да я ж тебе… да я ж тебя… – бормотал посрамленный блондин, безуспешно пытаясь сбросить с себя ловкого карлика.
– Ну, так кто у нас плясать будет? – пропыхтел Шарик Иванович и визгливо затянул: – «Эх, яблочко…»
– Братцы, что ж это творится! – заверещал Василий. – Сделайте же что-нибудь!
Его приятели, до сих пор с интересом
– Эй, сявки, порезвились – и будет! – проговорил он низким, как будто из-под земли доносящимся голосом. – Кончай базар, мелюзга, а то в порошок сотру!
Приятели Василия разом сникли.
– Ты чего, дядя Прохор, – подал голос один из них. – Мы же к тебе со всем уважением, а что этот маломерок не ко времени раздухарился, так мы не виноваты…
– Это не маломерок, а авторитетный урка! – пророкотал сутулый и повернулся к карлику: – Здорово шамал, Шарик Иванович! По какому толку прикатил?
– По такому толку, что нужен мне Семен Степанович по срочному делу. Миколка меня к нему с ботвой послал. Турман ботал, что он здесь, в «Эдельвейсе», чалился…
– Чалился, было дело! – солидно кивнул Прохор. – Только тут шумно стало, и он перекантовался в «Маньчжурию». Так что греби туда, не ошибешься!
– Бывай, Прохор! – Карлик соскочил с красного от позора Василия и покатился к выходу.
Вслед ему неслось из граммофонной трубы:
…Началась войнаБуржуазная,Озлобился рабочий народ,И по камешку,По кирпичикуРастащили мы этот завод…– Ну, в «Маньчжурии» мы его непременно застанем! – проговорил карлик, выкатившись на улицу.
– А кто этот Прохор? – поинтересовался Борис, у которого все еще стояло перед глазами плоское, изрытое оспой лицо незнакомца.
– Что, приглянулся? – усмехнулся карлик. – Тебе рано еще к Прохору! Прохор – он на Смоленском кладбище лопатой машет, могилы копает. По похоронной части… набожный он человек, Священное Писание лучше любого попа знает, все посты блюдет…
– Могильщик, что ли? – удивленно проговорил Ордынцев. – Почему же его все так боятся?
– Потому что в могилку-то никто не торопится… Прохор, он ведь не только копает могилки. Он, ежели кого зарыть поскорее надо, поспособствовать может. Ежели кому, к примеру, жена надоела или, наоборот, муж, если компаньон торговый мешает или еще кто – к Прохору обращаются, и он за деньгу помочь может… мешал человек, глядишь – и нет его!
– Так он убийца? – Борис невольно поежился. – А ты говоришь – набожный человек!
– Очень набожный! – подтвердил карлик. – Ему иначе никак! Грехов-то на нем много, отмаливать надо… как говорится, не согрешишь – не покаешься…
За разговором они перешли Тучков мост и углубились в тихие переулки Петербургской стороны. Шарик Иванович уверенно шел знакомой дорогой и вскоре привел своих спутников к неказистому двухэтажному домику, над первым этажом которого красовалась выцветшая, криво повешенная вывеска: «Маньчжурия». Чай, сушки, бублики и другие напидки».
Знатоки подразделяли питерские трактиры на две главные категории: «серые» и «грязные». «Серые» трактиры предназначались для средней публики, располагающейся на социальной лестнице между людьми вовсе бедными и вполне достаточными – то есть для самых мелких служащих и торговцев, для уличных разносчиков и «холодных» сапожников, для артельщиков, приказчиков и канцеляристов, начавших уже спиваться и быстрыми шагами двигающихся к полной и беспросветной нищете. В эти «серые» трактиры посетители заходили не для того, чтобы поесть или согреться – они шли сюда, чтобы выпить рюмку водки, и на одной рюмке никогда не останавливались. Все в этих трактирах было устроено с таким расчетом, чтобы посетитель выпил и вторую рюмку, и третью, и четвертую – короче, чтобы он разошелся и пил до тех пор, пока у него в кармане остались хоть какие-то деньги. Держали такие трактиры по большей части выходцы из Ярославской губернии, почему в народе называли трактирщиков «ярославцами».
В отличие от «серых» «грязные» трактиры предназначались для чернорабочих, извозчиков, приехавших на ярмарку крестьян и прочей подобной невзыскательной публики. Такие трактиры состояли обыкновенно из двух-трех низких тесных комнат с тяжелым, душным воздухом. Народу сюда набивалось сколько влезет, так что порой и повернуться было трудно. Мебель состояла из простых, едва оструганных столов и скамей, посуда была деревянная, и вряд ли ее кто-нибудь мыл. Зато здесь всегда было жарко натоплено, и извозчики, намерзшиеся на козлах, приходили в эти трактиры погреться и закусить, да часто и засыпали прямо за столом. В этих же трактирах часто скрывались беглые каторжники, преступники и прочий подозрительный люд: ни городовые, ни агенты сыскной полиции сюда не совались, и беглый человек мог себя чувствовать здесь в полной безопасности.
Именно таким «грязным» трактиром когда-то была наверняка и «Маньчжурия», куда привел Шарик Иванович Бориса и его верного оруженосца Саенко.
Заглянув в трактир, Борис невольно попятился: оттуда пахнуло на него густым спертым воздухом, пропитанным ароматами дешевого пива, прокисших щей, крепкого табака-самосада и того непередаваемого запаха, который повсюду следует за ломовым извозчиком.
– Неужели ваш король налетчиков проводит свое время в таких затрапезных заведениях? – спросил Борис у Шарика Ивановича, переминаясь на пороге «Маньчжурии» и не решаясь предпринять вторую попытку войти внутрь.
– Семен Степанович – он человек с фантазией, – пояснил карлик, смело входя в трактир. – Вчера, допустим, у него была фантазия посидеть среди приличной публики, в «Квисисане» или у Доминика, а сегодня у него фантазия – пить с пересадками по самым разудалым трактирам. А потом, господин хороший, возьми ты в расчет: за ним, за Семеном Степанычем, уголовка по пятам бегает, как гончие за зайцем, да и ГПУ не отстает. В дорогом-то ресторане не ровен час и застукают, а здесь-то можно не беспокоиться, здесь хоть полк солдат спрячь – никто не найдет! Опять же, мил человек, ты не думай, что он, Семен-то, с извозчиками вместе гуляет. Здесь, в «Маньчжурии», тоже получше комнаты имеются, для чистой публики да для своих!