Тьма над Петроградом
Шрифт:
– Пойдем, и ты с нами отведаешь, что нам Бог… тьфу, что нам народ послал! – И Кардаш за руку повел шарманщика в графские покои.
В зале дворца, куда все вошли, мало что напоминало о прежнем великолепии. Шторы с окон были давно сорваны и пущены на портянки и платья для боевых подруг анархистов, огромные зеркала побиты, в стенах зияли следы от пуль и сабельных ударов, расписной потолок почернел от копоти – в парадном зале нередко разводили костры. Драгоценный паркет сожгли в тех самых кострах или печках-буржуйках, и сейчас по черному
Однако посреди залы был накрыт огромный стол, застеленный белой, хотя и несвежей скатертью. За этим столом и разместились анархисты.
Кардаш усадил шарманщика по левую руку от себя. Рядом тут же устроился бородатый Савелий, который все еще недоверчиво поглядывал на слепого.
Едва все расселись, в зале появилось несколько женщин с подносами и котлами. В основном эти женщины были простые крестьянки, и среди них резко выделялась дама средних лет со следами былой красоты. Хотя она была одета в простое и сильно поношенное платье, в ней чувствовались несомненная порода и врожденное изящество. Поджав губы и высокомерно поглядывая на анархистов, она раскладывала жареную баранину с серебряного блюда.
– Поди сюда, Агния! – окликнул ее Кардаш.
Дама молча приблизилась.
– Ну, что там наша упрямица?
– Молчит, – отозвалась женщина, опустив глаза. – Еду не принимает.
– Отнеси ей баранины! Скажи, что от меня… и смотри, если опять откажется – тебя на хлеб и воду посажу!
– Что я могу сделать, сударь! – вспыхнула женщина. – Уж я ее по-всякому уговариваю…
– Плохо уговариваешь! – Кардаш махнул рукой и повернулся к шарманщику: – Что-то ты, брат, не ешь ничего! Ты, брат, не стесняйся, это ведь все народное, а ты и есть народ!
– И пьет он мало! – сквозь зубы проговорил Савелий, который не спускал с шарманщика глаз.
– И пей, братец! – поддержал Кардаш и налил в стакан слепого мутный самогон из огромной четвертной бутыли. – За мировую анархическую революцию! Которая освободит народ от его вековых цепей, от его рабства… как ты есть народ…
Он чокнулся с шарманщиком, потом с Савелием и лихо выпил полный стакан. Слепой под пристальным взглядом Савелия тоже влил самогон в свою глотку.
В зале появился рослый парень в широких матросских штанах, с «наганом» на боку.
– Что, Петруха, как часовые? Бдят? – осведомился Кардаш, когда тот подошел к нему.
– Полный порядок, Игнат! – отозвался Петруха. – Муха не пролетит, даже комар!
– Проверь еще раз все посты и можешь отдохнуть! – позволил Кардаш. – И смотри, чтоб на посту не пить! Сменятся – тогда пожалуйста… чтоб дисциплина! – И Кардаш погрозил кому-то кулаком.
– «Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить… – затянул Савелий. – С нашим атаманом не приходится тужить…»
– А вот скажи, Савелий, – проговорил Игнат слегка заплетающимся языком, – вот ты воевал у батьки Махно. Так как, по-твоему, Савелий, кто крепче будет – я или он? Кто больше предан матери-анархии и трудовому народу?
– Не сердись, Игнат, – ответил Савелий совершенно трезвым голосом, – может, ты, того… и предан, а только батька Махно покрепче будет! Как он в атаку братву поведет да как закричит: «Сабли подвы-ысь!» – И он снова запел: – «А первая пуля для моего коня…»
– Всегда я знал, Савелий, что ты политически близорук! – выкрикнул Кардаш, ударив по столу кулаком. – Вот он, – Кардаш указал пальцем на шарманщика, – вот он хоть и слеп, но он видит! Он хорошо видит, кто по-настоящему предан народному делу!
– Говорю тебе, Игнат, не верю я ему! – Савелий все больше мрачнел. – И опять он, иуда, не пьет!
– Ты почему не пьешь? – Кардаш повернулся к шарманщику и налил ему еще самогона. – Выпей со мной за женщину! Как женщина тоже есть угнетенный человек и народ…
– Что ж ты, Игнат, эту угнетенную женщину взаперти держишь? – процедил Савелий. – Выпустил бы ее, коли так за свободу радеешь!
– Молчать! – Кардаш снова ударил по столу, так что подпрыгнули тонкие графские тарелки. – Я заслужил своей непримиримой борьбой! А если она не понимает, так надо ей внушить… Пей, брат! Что ты не пьешь?
Шарманщик выпил очередной стакан самогона и уронил голову на стол.
– Устал! – сочувственно проговорил Кардаш и погладил слепого по спине. – Вот так и весь наш народ устал от невыси… невыносимого гнета, от тех цепей, кото… рые…
Язык у него все больше заплетался, и наконец он тоже уронил голову на стол и захрапел богатырским храпом.
Вскоре все анархисты либо спали, либо были мертвецки пьяны. Савелий тоже уронил голову на руки и затих.
Прошло еще несколько минут, и шарманщик поднял голову. Оглядевшись, он осторожно встал, стараясь не разбудить своих соседей по столу, и крадучись двинулся к выходу из залы.
Он был уже возле самых дверей, когда за его спиной раздался свистящий шепот:
– Ты куда это, гад, намылился? Ведь знал же я, что ты иуда! Игнат, дурак доверчивый, не поверил мне!
Шарманщик скосил глаза. За ним стоял Савелий с «маузером» в руке.
– Ну все, гидра поганая, сейчас я тебя порешу по всем правилам революционной законности!
Ствол «маузера» ткнулся под лопатку шарманщика, он уже мысленно простился с жизнью… но в эту секунду раздался гулкий удар, и Савелий с негромким стоном повалился на пол.
Шарманщик обернулся.
Рядом с ним стояла та самая женщина со следами былой красоты и аристократического происхождения, которая обслуживала анархистов за столом. В руках она сжимала тяжелое серебряное блюдо – именно им она огрела Савелия по голове.
– Вы не представляете, как давно я об этом мечтала, – прошептала женщина, выводя шарманщика за руку из зала. – Ведь вы офицер? Я это сразу почувствовала, как только увидела вас за столом! Офицерскую выправку и дворянскую косточку не скроешь! Ведь вы пришли за нами? Я не ошиблась?