Тьма в бутылке
Шрифт:
Мужчина ничего не ответил, но явно был потрясен. Причем потрясен не как человек, обвиненный в том, чего он не совершал, а как тот, кого уличили во всамделишной вине.
Они прошли в дом, где им было указано на стол красного дерева, о каком полвека назад мечтала любая семья. Клеенки поверх столешницы не наблюдалось, зато в избытке лежали тканевые салфетки.
— Мы не совершали ничего запретного, — сказала женщина, теребя шейный крестик.
Карл осмотрелся. По меньшей мере три десятка обрамленных фотографий детей всех возрастов размещались на полках
— Это ваши остальные дети? — спросил Карл.
Хозяева кивнули.
— Они все эмигрировали?
Вновь кивок. Не особо разговорчивые люди, сделал вывод Карл.
— В Австралию? — вклинился Ассад.
— Вы мусульманин? — повторил вопрос мужчина. Что за проклятое упорство. Неужели он опасался, что один лишь взгляд на представителя иной религии обратит его в камень?
— Я тот, кем меня сотворил Господь, — ответил Ассад. — А вы? Вы тоже?
Глаза ссохшегося мужчины превратились в щелочки. Возможно, он привык, что дискуссии подобного рода происходили на порогах чужих домов, но не в его собственном жилище.
— Я спросил — ваши дети эмигрировали в Австралию? — повторил Ассад.
В этот момент кивнула женщина. Значит, у нее имелась голова на плечах.
— Вот, — Карл выложил перед ними фоторобот похитителя.
— Во имя Иисуса, — прошептала женщина, перекрестившись, а ее муж сжал губы и коротко произнес:
— Мы никогда никому ничего не говорили.
Карл прищурился.
— Если вы считаете, что мы каким-то образом с ним связаны, то ошибаетесь. Но мы напали на его след. Вы поможете нам поймать его?
На секунду у женщины перехватило дыхание.
— Простите нам жесткие методы, — сказал Карл. — Просто нам было необходимо вытащить вас на свет. — Он постучал пальцем по изображению. — Можете ли вы подтвердить, что именно этот человек похитил вашего сына Флемминга и, вероятно, кого-то еще из ваших детей, и что он убил Флемминга, получив крупный выкуп?
Мужчина побледнел. Вся мощь, которая концентрировалась в нем годами и держала его на плаву, мигом покинула его. Все силы противостоять горю, лгать своим единоверцам, бежать от всего, изолировать себя, попрощаться со всеми остальными детьми, утратить свое состояние… И, наконец, силы жить с сознанием того, что убийца их ненаглядного Флемминга по-прежнему разгуливает на свободе и не спускает с них глаз.
Все это в одночасье ушло.
Некоторое время они сидели в машине молча, прежде чем Карл нарушил тишину:
— Мне кажется, я еще никогда не встречал настолько измотанных людей, как эти двое.
— Мне кажется, им действительно поплохело, когда они извлекли из ящика фотографию Флемминга. Думаешь, они в самом деле не смотрели на нее ни разу с тех пор, как его увезли? — произнес Ассад, стягивая с себя пуховик. Значит, все-таки ему стало жарко.
Карл пожал плечами.
— Не знаю. Но в любом случае они не хотели рисковать, чтобы кто-то пронюхал, что они по-прежнему любят мальчика.
— Нюхал? Карл, я не понимаю, о чем ты.
— Пронюхать. Как собака вынюхивает будущие трофеи.
— Трофеи?
— Проехали, Ассад. Просто они хранили в тайне свою любовь к сыну. Остальные не должны были ничего заметить. Они ведь не знали, кто друг, а кто враг.
Ассад некоторое время сидел молча, разглядывая коричневые поля, под поверхностью которых кипела жизнь.
— Карл, как ты думаешь, сколько раз он это проделал?
Как, черт возьми, ответить? У Мёрка не была ответа на этот вопрос.
Ассад тер свои сине-черные щеки.
— Мы все-таки должны поймать его. Правда, Карл? Просто обязаны.
Карл стиснул зубы. Да, просто обязаны. В тот день от пары из Тёллёсе они получили очередное имя — на этот раз преступник называл себя Биргером Слотом. И в третий раз нашли подтверждение уточненной примете. Нужно было искать человека с более широко посаженными глазами. Мартин Холт оказался прав. На все остальное — усы, волосы, взгляд — можно было не обращать внимания. Мужчина с резкими чертами лица, и в то же время какая-то неопределенность. Единственное, что они знали о нем на все сто процентов, — это то, что в двух случаях он заполучал свои деньги в одном и том же месте. На небольшом перегоне между Сорё и Рингстедом, и они уже знали, где. Мартин Холт описал место очень точно.
Они будут там максимум через двадцать минут, но уже стемнело. Обидно.
Во что бы то ни стало нужно будет заняться этим прямо с утра.
— Что будем делать с нашими Ирсой и Розой? — поинтересовался Ассад.
— Ничего особенного. Просто попытаемся с этим жить.
Ассад кивнул.
— Она, наверное, как трехгорбый верблюд, — выдал он.
— Что?
— Так говорят там, откуда я родом. Вещь-для-себя. Трудно оседлать, но забавно смотреть.
— Трехгорбый верблюд… да, довольно уместно. По крайней мере, звучит более приемлемо, чем шизофреник.
— Шизофреник? Там, откуда я приехал, так называют того, кто стоит на трибуне и улыбается, а сам тем временем кому-то сильно гадит.
Снова очень к месту.
38
Звук был неотчетливым и летел откуда-то издалека. Как завершение сна, который все же никак не кончится. Как голос матери, который сложно вспомнить.
— Исабель. Исабель Йонссон, проснитесь! — гремело где-то, словно голова оказалась чересчур большой для усвоения этих слов.
Она чуть повернула тело и ощутила нечто иное, чем гнетущие объятия сна. Смутное чувство парения между тем, что было, и тем, что есть.
Кто-то потряс ее за плечи. Мягко, аккуратно, но несколько раз.
— Исабель, вы очнулись? — спросил голос. — Старайтесь дышать глубоко.
Она почувствовала, как какие-то щелчки проплывали мимо ее лица, но конкретно определить их источник она не могла.
— Вы попали в аварию, Исабель, — сказал кто-то. Это она и сама каким-то образом знала.