То, что нас уничтожает
Шрифт:
— Сколько таких, как ты? — хрипло произносит Куин, и Аллен ухмыляется про себя.
— Несколько десятков, быть может. Никто не знает точного числа, однако если мы избавимся от Уэллса и уничтожим всю его базу данных, то это будет неважно. Большая часть подопытных просто хочет вернуться домой.
— А остальная часть? — Оливер чувствует подвох, хоть и не может понять, где именно он спрятан, куда нужно нажать, чтобы вскрыть его, но практически уверен в его существовании.
— Об
— Хорошо, но мы сделаем это на моих условиях, — Оливер скрепляет их договор рукопожатием; Барри, впрочем, плевать, кто будет отдавать приказы.
— Если тебе так будет спокойнее, — Аллен оборачивается назад и хмурит брови, когда видит, что бинты на боку Кейтлин опять надо менять. — Кстати, у тебя нет знакомого врача? Она не замораживает рану, — он шепчет судорожно — в голосе чувствуется нарастающая паника — и вспышкой перемещается к столу. — Почему ты не замораживаешь рану? Ну же, Кейт, пожалуйста, ты должна заморозить ее. Ты должна, малышка, ради меня, — он целует ее в лоб. Фелисити с Оливером переглядываются.
— У нас некоторая заминка с врачами, знаешь ли, — осторожно начинает Смоук. — Боюсь, с этим мы помочь не в силах, — она не решается подойти к нему со спины, которая тут же напрягается после ее слов.
— Ничего страшного, — однако его голос явно намекает на иной исход. — Мы что-нибудь придумаем. Нужно только привести ее в чувства, тогда она сама все сделает, — Барри меняет повязку за десятые доли секунды, а после снова целует Кейтлин.
В ее волосах больше нет белого, но глаза она так и не открывает.
Когда Оливер видит отчаяние на лице Аллена, с которым тот сжимает в своих ладонях лицо лежащей на столе девушке, то чувствует нечто похожее на сочувствие и некоторую неловкость, а потому отворачивается. Того, как Барри поджимает губы, а вокруг потемневшей от гнева радужки начинают мелькать золотые молнии, Куин уже не замечает.
*
Позже вечером, когда Оливер уходит на патруль в одиночестве, наотрез отказываясь брать с собой спидстера, а Барри сидит на полу, упершись затылком в стену, и чутко дремлет, настроенный на монотонный писк приборов, присоединенных к телу Кейтлин, Фелисити будит его тактичным покашливанием.
Аллен вскакивает на ноги, готовый бежать или убивать — зависит от обстоятельств. Он чуть расслабляет линию плеч, когда видит перед собой блондинку с планшетом в руках.
— Ты не хочешь это объяснить? — она поворачивает гаджет экраном перед собой, показывая статью, в которой говорится о захвате заложников в больнице и смерти команды хирургов. — Тут ни слова о том, что нападавший был одним из мета, однако по времени все сходится. Спустя несколько часов после
— Я убил лишь того спидстера, что Уэллс послал за мной, когда я забрал Кейтлин и отказался с ним работать, — спокойно отвечает он. — Я был в той больнице, я просил врачей спасти ее, а потом ворвался тот, другой, и убил всех. Уэллсу не дают покоя мои возможности, и он постоянно пытается скопировать их, создать таких же, как я. Они все недостаточно быстры для меня.
— Кем он был? — спрашивает Фелисити.
— Ученым, что работал на Уэллса. Его звали Джей или как-то так. Я не особо вслушивался в то, что он говорит, — пожимает плечами Аллен. — Я знаю, ты осуждаешь меня за то, что я сделал. За то, что выбросил наушник, когда нашел Лорел. Но это… — он осекается и делает вдох, а после смотрит ей прямо в глаза. — Я не могу потерять ее, понимаешь? Я не могу потерять ее снова. Она то немногое, что давало мне силы держаться там, в той лаборатории. Одного моего друга убили эксперименты, что над ним ставили, — его палец скользит по татуировке с числом 818. — Другой не выдержал его смерти и попытался устроить бунт, — палец касается числа 318 на запястье. — Они нам давали номера, следуя какой-то своей изощренной логике. Они пытали нас, надеясь выявить предел, а когда мы умирали, то разбирали на части, чтобы вытащить из наших остатков все, что может быть полезно.
Барри разворачивает правой запястье числами вверх и показывает Фелисити.
— Я был номером 281. Кейтлин — 319. И я виноват в том, что с ней случилось, — он смотрит на свою девушку, чьи волосы снова начинают белеть, и Фелисити кажется, будто в его глазах блестят слезы; она кладет руку на его спину и гладит выступающие лопатки. — Я устроил бунт. Подговорил многих на побег, надеясь, что если мы будем действовать слаженно, то они не справятся с нами. Сбежали единицы. Я бы тоже остался там, ей бы не она. Кейтлин осталась там, раненая, чтобы задержать солдат и дать мне время уйти, а я не смог забрать ее с собой. Это все моя вина. Сделай я все по-другому, продумай я все лучше, она бы…
— Это не твоя вина, — обрывает его Оливер, недавно вернувшийся с патруля. — Ты сделал то, что должен был. Если верить всему, что ты говоришь, останься вы там дольше, и те, кто сбежал, не выжили. Лучше умереть во время борьбы, чем жить, как подопытная крыса. Вот только месть не сможет воскресить твоих друзей, не сможет вернуть тебе то прошлое, в котором ты жил без боли. Не сможет все исправить. Поверь мне, я проходил через это, я знаю, о чем говорю.
— Месть, может, их и не воскресит, однако она не даст Уэллсу разрушить еще больше жизней. Он не успокоится, пока не создаст армию из мета, готовых выполнять все, что он скажет, — у Барри руки непроизвольно сжимаются в кулаки.
— Мы не позволим ему, — решительно говорит Фелисити, — мы остановим его, Барри. Мы остановим его.
Оливер ей не перечит, но и поддерживать отчего-то не спешит.
<