Точка бифуркации
Шрифт:
– Э… ваше величество… а можно это сделаете вы? Она же вам сестра.
– Вот те раз! И когда это вы успели стать подкаблучником? Женились-то всего две недели назад! Ладно, я проведу беседу, но и вы ей сообщите, что, если она случайно проболтается, у вас будут очень серьезные неприятности. В общем, часть медового месяца я предлагаю вам провести в Германии, кайзер приглашает. О чем там можно будет рассказывать, мы еще поговорим. Из Берлина отправляйтесь в Бежецк, там пройдете переподготовку на новые машины. Не думаю, что у вас возникнут трудности, в пилотировании эти самолеты заметно проще «эмки». А потом – в Тверь. Там вы примете участие в сооружении макета взлетно-посадочной палубы и начнете отрабатывать на ней взлеты и посадки. Не ограничивайтесь ролью простого пилота – если вам придет в голову что-то
Во так, подумал я, теперь главная надежда – на человеческий консерватизм. Это, кстати, довольно сильный фактор, часто приводящий к парадоксальным результатам.
Например, первые линзы были изготовлены еще в четырнадцатом веке. Люди быстро убедились, что в пределах фокусного расстояния линза увеличивает рассматриваемые предметы, а за ними – искажает изображения. И чем дальше рассматриваемый предмет от линзы, тем искажения сильнее.
Если сложить две линзы, то они будут сильнее увеличивать и сильнее искажать, это выяснилось быстро. И никому не пришло в голову сделать два простых действия. Первое – расположить линзы не рядом, а на некотором расстоянии одну от другой. И второе – посмотреть не на то, что под носом, а на предметы, находящиеся вдали. Почти триста лет люди вертели в руках увеличительные стекла и не догадывались, что у них есть все необходимое для создания подзорной трубы. А ведь она бы нашла применение и в четырнадцатом, и в пятнадцатом веках, но изобретена была только в шестнадцатом. Почему – да потому что все знали – линза искажает изображение удаленных предметов, а две делают это еще сильнее.
Есть и более показательный пример. Аристотель ошибочно насчитал восемь ног у мухи, и его ошибка была обнаружена аж только спустя две тысячи лет. Мало ли, что поймать муху никакого труда не составляет – сам Аристотель сказал, так что в чем тут можно сомневаться?
А задумался я об этом впервые давно, во времена первого детства. Учительница русского языка сообщила нам, ученикам, что прилагательные, образованные от существительных, пишутся с одним «н». Исключений всего три, и их надо просто запомнить – стеклянный, оловянный, деревянный.
Я тогда впал в недоумение. Как же так? Ведь слово «ох…нный» совершенно явно образовано от существительного, и в нем даже на слух две буквы «н». Так что же получается, этих исключений все-таки четыре? А может, больше?
Мне хватило ума не делиться своим открытием с учительницей, но этот случай я запомнил.
С тех пор я имел много поводов лишний раз убедиться, что инерция мышления – великая сила. И сейчас надеялся, что под ее благотворным воздействием все мои конкуренты еще долго будут строить авианесущие транспорты с катапультами и кранами для подъема самолетов с воды. А мы тем временем попробуем создать нормальный авианосец. Для начала, конечно, небольшой, машин на двадцать, максимум тридцать, и не бронированный, даже такой корабль сможет эффективно действовать против линкоров.
Стоп, осадил я слишком уж развернувшийся полет мысли. А оно нам надо?
В другой истории осмысление морских сражений русско-японской войны привело адмирала Фишера к мысли о том, что нужен линейный корабль нового типа. Так родился «Дредноут» – родоначальник последнего поколения бронированных артиллерийских монстров, чье имя стало нарицательным. И только с появлением авианосцев эти военно-морские диплодоки сдали свои позиции.
Однако здесь-то никакой русско-японской войны не было! И Фишер, похоже, ни о каких дредноутах не помышлял. Вместо этого он усиленно продвигал концепцию линейного крейсера – то есть корабля с мощным главным калибром при полном отсутствии среднего, но такого, у которого бронирование принесено в жертву скорости. Его, кстати, в этом поддерживал Макаров, не так давно заявивший, что кораблю с мощным вооружением, в том числе торпедным, и высокой скоростью броня вовсе не нужна. Правда, в отличие от адмирала Фишера, Макарова в этом вопросе никто не поддержал. К тому же Фишер ратовал не за полную ликвидацию брони как класса, а только за ее некоторое ослабление.
Так, подумал я, надо постараться узнать, как по цене будут соотноситься дредноут и линейный крейсер. Скорее всего, они примерно равноценны по деньгам. Во всяком случае, в другой истории англичане долгое время считали линейный крейсер «Худ», утопленный «Бисмарком» с одного выстрела, лучшим своим кораблем. Вряд ли такое мнение могло сложиться о дешевом изделии.
И, значит, если цена у них примерно одинаковая, то пусть себе англичане строят линейные крейсеры. Как только они в это дело ввяжутся, надо будет подкинуть Вилли идею хорошо бронированного дредноута как убийцы английских линейных крейсеров. Меньшая скорость хода им не помешает, ведь цели сами к ним придут – как тот же «Худ» к «Бисмарку». Потому что эти утюги будут охранять главную ударную силу будущих морских войн – большие авианосцы. Вот их-то выпускать в океан без охраны нельзя, в начале Второй мировой войны англичане в этом убедились на собственном горьком опыте.
В общем, пока будем отрабатывать взлет с макета палубы с трамплином и посадку с использованием аэрофинишера. Наверняка потребуются серьезные изменения в конструкции самолетов, да и авиационные торпеды тоже нужны, а с ними у нас пока никак. А с постройкой авианосца лучше не спешить, дабы не навести забугорных флотоводцев на преждевременные мысли.
Впрочем, а почему бы не начать потихоньку строить корпус под видом императорской яхты? Тем более что у меня сейчас ни одной нет, и мне уже не раз намекали, что такое положение дел просто неприлично. Вот, значит, я и захочу себе не какую-нибудь мелочь, а сразу межконтинентальный лайнер с большой ровной палубой без выступающих надстроек. Мало ли, вдруг я там в футбол соберусь поиграть. Хотя нет, максимальная длина футбольного поля – это сто тридцать ярдов, то есть сто двадцать метров, для летной палубы слишком мало. Ну тогда пусть там будет мотоциклетный трек – его размеры я могу сам задать, никто мне тут не указ. Или лучше немного иначе – Рита любит кататься на мопеде, вот пусть она и выступает инициатором постройки корабля с местом для подобных развлечений. А я, как любящий муж, просто пойду на поводу у эксцентричной супруги. Тогда точно никто не подумает, что это будущий авианосец.
Глава 22
Люди, хоть сколько-нибудь изучавшие российскую историю в том мире, где я родился, знают, что причиной революции тысяча девятьсот пятого года была проигранная русско-японская война. Однако причина эта была не единственной – и, по моему скромному мнению, даже не основной. Основная же, как мне кажется, состояла в том, что либеральной буржуазии очень хотелось власти, а тут как раз в очередной раз увеличилось недовольство рабочих и крестьян текущим положением дел. Опять же из-за границы подкинули денег, а власти предержащие демонстрировали непонимание обстановки, непоследовательность и нерешительность. Вот оно и полыхнуло.
Сейчас буржуазия никуда не делась и хотела того же самого. С деньгами из-за границы, конечно, было похуже, чем в другой истории, но все же перехватывать их полностью мои спецслужбы не могли, что-то доходило и до адресатов. Ну, а при желании спровоцировать народное недовольство нетрудно, для этого проигранная война не обязательна. Можно придумать и другой повод. Не уверены? Тогда попробуйте вспомнить развал Союза или недавние события на Украине.
Так вот, мне казалось, что события, в чем-то похожие на те, что были в иной истории в пятом году, готовятся и в теперешней, разве что с небольшим опозданием из-за отсутствия войны и недофинансирования. И я собирался по мере сил сначала принять участие в подготовке оных, а потом, если получится, снять максимум сливок с результатов. Ведь вовсе не всякая революция или бунт приносят державе вред! Тут многое зависит от времени, места и состава участников.
Вон, в Польше когда-то был свой парламент, своя конституция и даже своя армия. Однако двух восстаний хватило, чтобы все это ушло в область истории. Вот только процесс еще не закончен – с моей точки зрения, тут нужен был небольшой завершающий штрих. Для его наложения полноценное восстание не нужно, даже бунт необязателен, хватит просто достаточно массовых беспорядков. И тогда по результатам их подавления исчезнет последний атавизм давно прошедших времен – само название «Царство Польское» пропадет с карт и официальных документов, а словосочетание «царь Польский» – из моего официального титула.