Точка опоры
Шрифт:
В Германии она так же, как в Питере, поддерживала связь с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной, близко знакомой ей еще по вечерне-воскресной школе для рабочих. Жила Тетка то в Берлине, то в Саксонии, лучшем уголке этой страны.
Вот к ней-то теперь и спешила Анна Ильинична.
Калмыкова не может не знать, где Ульяновы и что с ними...
– Аннушка! Как я рада!
– Тетка, раскинув руки для объятия, шла навстречу гостье.
– Здравствуй, милая! Давненько мы с тобой не виделись. Поцеловав, присмотрелась к лицу.
– А ты все такая же...
– Ой, не
– Знаю, знаю все твои волнения. Ты здесь прячешься, как заяц по кустам, муж в ссылке. И о матери, я понимаю, сердце болит.
Усадив гостью в кресло, сама села в другое, лицом к ней, и не умолкала ни на минуту:
– Умница ты, моя хорошая! Спасибо, что приехала навестить меня, старуху.
– Ну что ты, Александра Михайловна! Какая же ты старуха?! Ты же совсем, совсем...
– Не говори, милочка. Не утешай. Я здраво смотрю на жизнь. Шестой десяток давненько разменяла! Конечно, уже не вдовушка, а старая вдова.
– Да ты выглядишь на десяток лет моложе.
– Хватит, Аннушка, об этом. Рассказывай, что получала от брата, от Наденьки.
– Ни единого словечка... Я извелась без писем. И если мама в Самаре ничего не получает... А у нее сердце...
– Не волнуйся, миленькая. Живы-здоровы. Я вчера получила письмо. Они по-прежнему в заботах и хлопотах. А вот то, что тебе нет писем, это, поверь мне, не случайно. Перехватывают шпики.
– Я тоже подозревала. И таскались они за мной в Берлине. Едва ускользнула.
– Хорошо сделала, что ко мне приехала. Здесь спокойнее. А Владимир Ильич должен был сообщить тебе лондонский адрес...
– Лондонский? Вот как!.. А я собиралась в Мюнхен...
– Могла попасть в ловушку... А у меня здесь поживешь в безопасности. Отдохнешь. Посмотришь Дрезден - эту Северную Флоренцию. Ее нельзя не знать.
Александра Михайловна сварила кофе, за столом не спеша рассказала дрезденские новости, потом достала из-за зеркала свежий, но уже изрядно помятый при хранении номер "Искры".
– Уже лондонский!
– обрадовалась Анна Ильинична.
– Та же бумага, те же три колонки... И шрифт почти такой же. Молодец Володя!
К номеру был приложен листок с карикатурой: харьковский губернатор князь Оболенский, тучный сановник при орденах и ленте через плечо, душит на земле изголодавшегося мужика. На глазах у царя, довольного расправой! И Анна Ильинична быстро, перескакивая глазами со строчки на строчку, с абзаца на абзац, стала читать заметки о деревенских волнениях: "Еще с осени крестьяне стали чувствовать острую нужду в хлебе, составляли общественные приговоры о надвигающемся голоде, подавали по начальству... Ни один приговор не получил дальнейшего движения... Волнение охватило восемнадцать волостей... Помещики бежали в Харьков. Крестьяне ни одного не тронули. Только избили земского начальника... Скот и хлеб стали делить..."
– Ну и правильно!
– Анна Ильинична подняла глаза на Калмыкову.
– Что же им еще оставалось делать? Не умирать же с голоду. А их...
– Давно говорится: сытый голодного не разумеет, - вздохнула Александра Михайловна.
– Какое тут, к черту, разумение!
– У меня, Аннушка, когда я читала, тоже стыла кровь в жилах!
– От такого не остынет кровь - закипит!.. Ну кто поротую девку замуж возьмет?! Стыд-то какой! А князю не стыдно перед девушками...
– Ты успокойся...
– Да как же можно терпеть? Плетями драли, а его сиятельство светлейший князь... Вот написано: "...приговаривал: "Это вам, мерзавцы, по тридцать плетей за то, что грабили, а еще по тридцать от меня". Душегуб проклятый! Розгами по двести да по двести пятьдесят... Ужас!.. "Секут так, что куски мяса отваливаются". И это образованные люди!.. По приказу министра! С благословения духовенства!.. Черт бы их всех побрал!
– Будет им возмездие, - сказала Калмыкова.
– Отольются крестьянские слезы... А ты, Аннушка... Давай-ка еще налью чашечку...
Несколько успокоившись, Анна Ильинична начала читать хронику: "В киевскую тюрьму привезены: из Москвы: ветеринарный врач Бауман, Ногин, девица Рукина, Уварова... Из Петербурга: инженер Степан Радченко, Любовь Радченко..."
– И Степана с Любой схватили!.. А у них двое малышей...
– Анна Ильинична едва сдержала слезы.
– И почему их всех везут в Киев?
– Что-то замышляют.
– Калмыкова вместо веера помахала платком на свое полное раскрасневшееся лицо.
– Похоже, готовят большой процесс. И - ты обратила внимание?
– свозят туда наших искровцев.
– Да. Вот: "Арестованный на границе Блюменфельд увезен в Киев..." Какой провал! И какое горе для Володи! Он ценил этого наборщика, дорожил им...
Отложив газету, Анна Ильинична спросила о последнем письме брата. Что он пишет?
– Тоже об арестах. Многим, как видно, не миновать ссылки. Затем будет обилие побегов - понадобятся деньги. А в партийной кассе у них с деньгами "совсем круто". Он так и пишет. Уже задолжали Квелчу... По подсчетам Владимира Ильича, понадобится больше десяти тысяч. Не сразу, а постепенно. Только была бы у них уверенность в получении. Я завтра же отправлю три тысячи. На первое время...
– Светлая у тебя душа, Александра Михайловна!
– Анна Ильинична встала, обняла Калмыкову за плечи.
– Бесконечно добрая.
– Ну-ну...
– слегка отстранилась та.
– Благодарить меня не за что: деньги-то нажиты торговлей. А дело у нас общее.
4
Калмыковой нездоровилось, и Анна Ильинична осматривала Дрезден одна. Не спеша ходила по его узким улицам, по старинным каменным мостам с частыми опорами и крутыми сводами над Эльбой; постояла перед ратушей и перед готической церковью Фрауенкирхе, гордостью Северной Флоренции; обошла громадный музейный квартал Цвингера, считавшийся чудом немецкого барокко, и полюбовалась кариатидами, нимфами, сатирами да фавнами на его стенах. Для следующего дня оставила самое главное - картинную галерею.