Точка опоры
Шрифт:
В вагоне попробовала кренделек - вкусный! Будет чем угостить домовников. И с приездом Пантелеймона подаст к чаю. Только бы...
Между тем поезд приближался к станции, которая пугала названием. Странная эта граница! Финляндия входит в Николкину империю, а пограничные формальности соблюдаются строго-настрого: паспорта проверяют, багаж досматривают. Похоже, опасаются - не провезли бы пассажиры бомбы. А сколько ни ищут, все равно будут провезены. Да каждый номер "Искры" сильнее
Поезд замер. Проводник предупредил, что никто не должен отходить от своих вещей. А в проходе уже стучали каблуки, и жесткий голос требовал:
– Предъявите багаж для досмотра. Сколько мест?
Ольга Борисовна сидела и грызла крендель. Когда подошел таможенник, с любезностью ограниченной дамочки откинула крышку чемодана:
– Выборгские крендельки!.. Не хотите ли попробовать?
– Крендели?!
– переспросил жандарм.
– И так много?!
– У нас в Питере они - большая редкость. А я - лакомка!
– Подвинула чемодан.
– Угощайтесь.
И потому, что чемодан подвинулся от довольно легкого прикосновения маленькой руки женщины, подозрительность притупилась, - нет надобности проверять на вес. И едет какая-то чудачка! Жандарм махнул рукой в белой перчатке и повернулся к женщине, сидевшей напротив. Таможенник, не утерпев, шевельнул пальцем крендели, увидел под ними куклу и тоже отошел.
Когда шаги затихли в конце вагона, Ольга Борисовна поставила чемодан к окну и, почувствовав, что на носу выступили капельки пота, достала пудреницу.
Ей хотелось крикнуть:
– Пронесло, Пантелеймоша!.. Пронесло, мой миленький!..
Да, пронесло. Но в другой раз... Ничего, и в другой раз она тоже не откажется. Теперь у нее как-никак уже есть опыт.
...На псковском вокзале Ольгу Борисовну встретил деверь с детскими санками, уложил чемодан, и они покатили домой.
Пантелеймон Николаевич уже вернулся из поездки; увидев в окно жену, выбежал на крыльцо:
– Наконец-то приехала! А я уж думал передачу в Петербург везти в узилище...
– Камера еще не приготовлена!
– рассмеялась Ольга.
– Проветривают!.. А я вам подарков навезла!
Из раскрытого чемодана посыпались крендели.
– Это - всем!
– Поправила пенсне, извлекла со дна куклу.
– А тебе, доченька, вот!.. Глазки у нее голубые, как у твоего папки. Коса - в лентах, волосы шелковые. Погладь. И беги в свою комнатку. А мы тут...
– Мы все оставим до вечера, - сказал Пантелеймон.
– И крендели попробуем за чаем. И все посмотрим...
4
На ночь закрыли ставни на железные засовы. Но в филенках были вырезаны сердечки, - можно подсмотреть с улицы. Пришлось занавесить окна одеялами.
Пантелеймон, вооружившись острым ножом и щипцами, умело распотрошил стенки чемодана и достал прокладку из газет, напечатанных на тонкой бумаге, похожей на папиросную.
– Третий номер?!
– протянула руку Ольга.
– Не зря я съездила. По-девчоночьи подпрыгнула с пачкой газет в руках.
– Есть что почитать!
– Это не все.
– Лепешинский уже извлекал фальшивое дно.
– Тут уложены брошюрки. "Женщина-работница"!
– Да?! Так это же Наденька писала в Шушенском! Помнишь? Давала читать. Вот неожиданный подарок!
Ольга помогла мужу извлечь начинку чемодана до последнего листка. Они все сложили стопочками на столе. Остатки изрезанного чемодана кинули в русскую печь, где уже пылали березовые дрова.
– Ишь ты, как люди ухитряются! Как все аккуратненько!
– дивился брат Пантелеймона.
– Тут сам бог-саваоф и тот не дознается!
– Бог-то твой, конечно, не догадается. А жандармы - они, знаешь, аспиды ядовитые!..
– Батюшке родному сказать - до смерти перепугается! Побежит в церковь молебен служить: за вразумление заблуждающихся! За еретичество анафеме предаст!
– Ты не вздумай проболтаться.
– Пантелеймон погрозил пальцем.
– Хотя и родной отец, а... Никому я из рабов божиих не верю. Таких обличителей власть предержащих, как протопоп Аввакум, ныне не видно. Под золотыми ризами - трухлявые души. Молятся богу - служат злому мамоне.
– Я белены не объелся. Умею держать язык за зубами.
Ольга, никого не слушая, уже перелистывала брошюру Надежды Константиновны. Пантелеймон остановил ее:
– Надо сначала уложить...
Они убрали все в тайник под полом, оставив себе по экземпляру брошюры и газеты.
– "Рабочая партия и крестьянство", - прочитала Ольга заглавие статьи.
– Это - наш Старик. Он! По первым строчкам чувствуется. Еще в Шушенском собирался писать. Помнишь? А Суслика* не видно.
_______________
* Глеб Максимилианович Кржижановский.
– Не в каждый же номер его... И, наверно, не успел...
– Прошлый раз он хлестко написал об инженерах-ворюгах на строительстве Сибирской дороги. Не побоялся.
– Чего же ему бояться? Корреспонденция без подписи.
– Ну, все-таки... Мне и сейчас, - Ольга сжала тоненькие пальцы в кулаки, - хочется кричать на весь мир: разворовали народные миллионы! Прогнивший строй!
Ольга ушла с газетой в комнатку, где спала дочка, засветила там лампу.
Слышался тихий шелест бумаги и слегка приглушенные слова: