Точка отсчета
Шрифт:
– Извините меня, товарищ Соснин, возможно это глупость, но… - девушка замялась.
– Я слушаю вас. Говорите пожалуйста, - одобрил ее Соснин.
– Давайте сядем. Как вас зовут?
– Дильфуза. Собственно, - неуверенно начала она, - наверно, это не имеет значения… Но мне показалось, что вам будет интересно… Вы же занимаетесь расследованием взлома сейфа у Варвары Петровны? Правда? Соснин утвердительно кивнул и в свою очередь спросил: - А вы что-нибудь знаете об этом?
Кажется… В общем, сегодня утром Павел Афанасьевич пришел на работу расстроенный и просил никого не пускать к нему. Я и вас поэтому не пускала, - засмущалась Дильфуза,
– Вскоре пришел посетитель и сказал, что Карев вызвал его на девять утра. Я спросила, как доложить о нем, и вошла в кабинет… - Девушка сделала паузу.
– Мне показалось, что Павел Афанасьевич разволновался, когда я доложила о посетителе.
– Она опять помолчала.
– Но наверно, мне показалось… Вы знаете, - оживилась Дильфуза, - разговор у них почему-то был очень громкий, хотя слов разобрать было нельзя. В это время раздался телефонный звонок: из Москвы звонил профессор Осокин. Он, знаете, уже несколько раз звонил, но Павел Афанасьевич просил говорить, что его нет. В последний раз профессор очень рассердился, спросил - бывает ли Карев на работе, и сказал, что позвонит в начале рабочего дня. И вот- теперь, когда Осокин опять позвонил, я вошла в кабинет Павлу Афанасьевичу сказать об этом… - Девушка вновь замолчала.
– И что же?
– спросил Николаи. Понимаете, и Карев и посетитель были очень возбуждены, когда я входила, то услышала, как Павел Афанасьевич выкрикнул: «Нет у меня! Понимаешь, нет, все было в сейфе!…» Соснин быстро встал, подошел к Дильфузе и переспросил: Вы говорите, он сказал «в сейфе»?,
– Да. Я и подумала…
– Правильно подумали, Дильфуза, и хорошо сделали, что рассказали мне. Кстати, а посетитель как представился, не вспомните?
– Почему же? Я всегда записываю.
– Дильфуза встала, подошла к столу и взяла блокнот.
– Вот Мамедов Мирза Исмаилович.
– Умница, - весело похвалил девушку Соснин. Николаи вышел из приемной, но тотчас вернулся.
– А что, разговор Карева с Осокиным состоялся?
– спросил он.
– Что вы!
– замахала руками девушка.
– Он на меня накричал, что я лезу не вовремя со всякими там Осокиными.
– Вот как?! Любопытно. Большое спасибо, пробормотал, уходя, Соснин. Знаешь ли ты, что такое «Де минимус нон курат леке»?
– сразу с порога обрушил на Туйчиева вопрос вошедший Николай.
– Чего?
– не понял Арслан.
– Эх ты! А ведь в университете, помнится мне, ты у старика-латиниста Беляева в фаворитах ходил. Зря, значит, «Кентавр» тебя хвалил…
– Ты без лирических отступлений не можешь, перебил его Арслан, -выкладывай, с чем пришел. Что за нелепая привычка тянуть.
– Ладно, не свирепей, - миролюбиво предложил Николай.- Итак, сначала перевод: вещь не может являться предметом, если она не имеет стоимости. А изрек сию мудрость небезызвестный тебе Павел Афанасьевич Карев.
Насладившись недоумением друга, Соснин рассказал о звонке Сытиной, своем визите в институт к Кареву и разговоре с его секретаршей.
– Что ж, - задумчиво произнес Туйчиев, - вроде, все становится на свои места. Ты имеешь в виду, что взломали раньше сейф Карева?
– Совершенно верно, - подтвердил Арслан и, помолчав, добавил: - Неясно лишь, зачем.
– Почему не ясно? Все ясно: в сейфе находилось то, что Карев предпочел лучше потерять, чем сообщить о взломе.
– Не только потерять, но и самому для сохранения тайны пойти, скажем мягко, на неблаговидный поступок. Знаешь, - усмехнулся Арслан, - я подумал сейчас, какую бы характеристику дали Кареву на наш запрос?
– Известно какую - хорошую, чистую, голубую.
– Вот именно - голубую… Прочтешь, и сразу у него нимб над головой засияет. Ведь составители документа надеются смягчить вину и, соответственно, - наказание.
– Ну и что? Все равно наказание назначается с учетом личности правонарушителя. Послушай, Коля, ты никогда не задумывался над тем, что некоторые смягчающие обстоятельства в действительности очень напоминают отягчающие?
– Что ты имеешь в виду, не вижу связи,- насторожился Соснин.
– Ошибку законодателя?
– Суди сам. Закон обязывает учитывать личность правонарушителя при вынесении наказания. Это значит, при прочих равных условиях, высокая сознательность и положительная характеристика некоего среднестатистического индивидуума позволяют надеяться на более мягкое наказание. Не так ли? Разумеется.
– Ага. И ты туда же, А как быть с тем непреложным тезисом, о котором писал еще Владимир Ильич, что с коммуниста надо спрашивать строже, чем с беспартийного? Очевидно же, что более высокий уровень сознания позволяет лучше, яснее понимать противозаконность содеянного.
– А вам не кажется, Арслан Курбанович, что речь идет о том, что более сознательному достаточно назначить, при прочих равных условиях, менее тяжкое наказание, и этого будет достаточно, чтобы он раскаялся.
– Нет, не кажется, Николаи Семенович. Если хочешь знать, нас не столько раскаяние его должно интересовать, сколько побудительный мотив правонарушения, на которое интеллектуал не должен был идти, но тем не менее, пошел…
– Что, кстати, меня всегда поражает, - произнес Соснин.
– Если хочешь, то этому, на первый взгляд противоестественному, факту можно найти объяснение. Да, конечно, статистика свидетельствует неоспоримо: образовательный ценз правонарушителей весьма низок. Но все-таки среди правонарушителей попадаются и люди с вузовскими поплавками. Почему? Очень просто: все дело в том, какое место в жизни человека занимает познание. Еще древнегреческий мудрец Протагор утверждал, что образование не дает ростка в душе, если не доходит до известной глубины.
– По-видимому, не все методы. обучения эффективны,- согласился Соснин.
– Хотя обучение у нас решает двуединую задачу: воспитывать и давать знания…
– Почему же тогда появляются безнравственные люди?
– перебил его Туичиев.
– Дети не рождаются нравственными или безнравственными. Они учатся в школе, техникуме, институте, получают по окончании соответствующие документы. Но разве эти документы не свидетельствуют только об уровне знании и не более? Возьмем аттестат зрелости. Что в нем мы находим? Отметки по математике и истории, химии и литературе. Какую же зрелость он подтверждает? Физиологическую? Гражданскую? Нравственную? Об этом ни слова.
– Ты прав, не во всех случаях одинаково успешно решаются задачи привнесения знании и нравственного совершенства.
– Интересно, о чем, например, свидетельствует аттестат зрелости и диплом об окончании института у Карева?
– продолжал стоять на своем Арслан.
– Может быть, о нравственном облике?
– Что ты предлагаешь? В аттестате и в приложении к диплому ставить оценку нравственному облику?
– А почему нет?
– А как же определять нравственный! облик? Уж не по пятибалльной! ли системе?
– рассмеялся Николай!.