Точка
Шрифт:
— Это же сон! — рассмеялась Стеф. — Ты бегал и махал руками, чтобы я плыла к тебе. Только ты был такой… не совсем одетый.
— Голый что ли?
— Ага.
— Это не сон. Это какие-то эротические фантазии.
За стенкой кто-то громко, с натугой выдохнул. Словно взял большой вес. Или с великим трудом отжался.
— А вот и нет! — понизив голос, запротестовала девчонка. — Когда я доплыла до берега, тебя уже не было.
— Что я тогда там делал? — прошептал в ответ Искин.
— Это же понятно. Ты поможешь мне добраться до моря, но сам к морю не поедешь. Вещий сон. Как ты и говорил.
— Я
— Про то, что к морю не поедешь?
— Это-то ладно. Я про сон.
— Про сон — это я тебе сказала!
— Все, — сказал Искин, тряхнув головой. — Я запутался. Что там было в конце?
— Ничего, — вздохнула Стеф.
— Как — ничего?
— Ну, значит, я не помню. Я помню только море, как плыву и тебя на пляже. Мне этого достаточно.
— Понятно, — прибирая пустую коробку из-под пирога, Искин поднялся. — Тогда собирайся.
— Куда?
Над переносицей у Стеф изогнулась подозрительная складка, а глаза сделались тревожными.
— Мне нужно продлить пособие, — сказал Искин. — А тебе нужен хоть какой-нибудь документ.
— Кто мне его даст?
— Мне дадут. Только, уж извини, придется записать тебя своей дочерью.
Стеф развеселилась.
— Я буду Стефания Искин?
— Да. Но на пособие не рассчитывай. Это будет документ исключительно для того, чтобы тебя при проверке не загребла ни полиция, ни санитарная служба. Временный паспорт беженца с фотокарточкой. Сейчас многие выезжают по таким из Остмарка. А если тебя все же арестуют, то разбираться с ними, как отец, стану уже я. Кроме того, тебе необходима санитарная карточка, без санитарной карточки, приложенной к паспорту, последний не действителен. Поэтому для карточки тебе придется пройти обследование в клинике моего приятеля. Это будет официальное обследование, по результатам которого он выдаст тебе карточку, которую опять же будет необходимо заверить в санитарной службе. Но так ты избежишь обязательного учета, как беженец из Фольдланда.
— Как все сложно!
— Можно еще вернуться к твоему Грегану и попросить его полюбовно отдать нам твой паспорт и фолькс-карту. Как думаешь, отдаст?
Стеф фыркнула.
— Если с полицией придем, то отдаст.
— А я думаю, что его след простынет, едва только полиция приблизится к коммуне.
Стеф вдруг нахмурилась.
— Что? — спросил Искин.
— Я подумала, как там Кэти, — девчонка посмотрела ему в глаза. — Ее надо выручить. Мы можем даже взять Баля.
— Стеф…
— Ну, пожалуйста!
— Стеф, давай решать проблемы по приоритету. Сначала разберемся с тобой, потом уже займемся твоей Кэти. Нельзя хвататься за все сразу. Так можно всем дать надежду, но никому не помочь.
— Ты — зануда! — фыркнула Стеф.
— Может быть, — сказал Искин и кивнул на висящую на веревке одежду. — Должно быть, все уже высохло.
— Наверное.
Девчонка сердито сдернула юбку, трусики и блузку. Рубашка, в которой она спала, комком упала на пол. Никакого стеснения! Впрочем, какие могут быть секреты между будущим отцом и будущей дочерью? Стоя к Искину спиной, голая Стеф еще, как нарочно (нарочно!), наклонилась, чтобы поднять рубашку и повесить ее на спинку стула, и Лем с хрустом вывернул шею в сторону. В голове с треском, вскачь, вспышками, пронеслись картинки, как он в полной боевой готовности подбирается к девчонке сзади, трусы вниз, придержать спину, ах-ха-ха, одно движение — и ты внутри другого человека.
Дьявол! — запоздало сообразил он. Я в одних трусах. Сложенные брюки лежали на краю матраса. Добираться к ним с выпирающим членом было бы совершенно идиотской затеей. Бог знает, какие выводы для себя сделает Стеф. Вернее, она точно сделает не верные выводы! Искина обожгло стыдом. Он ведь и чайник снимал, и пирог подавал почти в чем мать родила! Синие ситцевые трусы вряд ли могут что-то скрывать.
И прекрасно натягиваются.
Все же он почти не спал, разбираясь с юнитами Паулины. Тяжелая ночь. С другой стороны, конечно, morgenstunde hat gold immunde. То есть, кто рано встает…
— Стеф.
— Да? — обернулась девчонка, застегивая юбку на незаметные пуговички.
— Подай мне брюки, пожалуйста.
— Конечно, папочка.
— Я…
Подумав, Искин решил не препираться. В сущности, чем чаще они будут называть себя папой и дочкой, тем меньше возникнет подозрений, что это не так.
— Все равно все видно, — сказала Стеф.
— Что видно? — спросил Искин, ловя подкинутые ему брюки.
— Как ты меня любишь, папочка.
— Стеф!
— Молчу.
Искин, отвернувшись, сунул ноги в брючины. Член уложил набок. Пуговицы ширинки затолкал в петли. Все, арест. Одиночная камера. Выход с разрешения и только пописать. Злость на себя заставила его застегнуть ремень на предпоследнюю проверченную дырку. Вдох-выдох. Стеф почему-то не было слышно. Искин обернулся.
— Стеф?
Девчонка перевела задумчивый взгляд с его спины.
— Тебя пытали?
— Что?
— У тебя вся спина…
— Это электрический ожог, — сказал Искин. — Иногда проявляется, иногда нет. Я думал, его уже не видно.
— И на груди.
— Да.
— И на плече.
Стеф подняла руку, собираясь дотронуться.
— Не надо, — сказал Искин.
— Тебе было больно?
Искин улыбнулся. У Стеф было очень трогательное лицо.
— Все уже в прошлом.
Девчонка тряхнула головой, и желтые прядки встали мягкими рожками. Карие глаза сверкнули, словно поймали отблеск солнечного света.
— Все, я решила. Я возьму тебя на море.
— А сон?
— Пфф! Ты же был там, на берегу! Если бы тебя не было, я бы еще засомневалась. Но ты был. Значит, мы ничего не нарушим.
— Как все сложно! — сказал Искин, возвращая Стеф ее же слова.
— А ты — зануда! — парировала девчонка.
— Иди умойся, пока не все проснулись.
— Слушаюсь! — Стеф шутливо приложила ладонь к взлохмаченным волосам.
Ох, дождется!
— Что еще? — спросил Искин, когда она остановилась у двери.
— А у тебя есть зубной порошок? — спросила девчонка.
— Да, в тумбочке.
— Я возьму?
— Только постарайся использовать его экономно.
Когда Стеф присела, разглядывая складированные в тумбочке вещи, Искин подумал, что ее надо бы приодеть. Кто поверит, что родитель позволяет своей дочери ходить в такой короткой юбке? Как раз возникнут подозрения, что он с неясной целью приволок девчонку с улицы. Зайти что ли к Ирме? У нее, кажется, имелись вещи на подростка. Будет возможность дать ей еще десять марок.