Токей Ито (Художник А. Громов)

Вельскопф-Генрих Лизелотта

Рэд Фокс замолк. Дакота внешне оставался спокоен, но внутренне содрогнулся, выслушав своего врага. Месяцы… годы… петля…

Рэд Фокс снова заговорил, голос его изменился:

— А нет ли у тебя с собой денег? — спросил он и принялся ощупывать пояс пленника; выражение лица индейца нисколько не менялось. — Ого! — Рэд Фокс нащупал кошелек с монетами, вытряхнув из него блестящие доллары, стал со звоном перебрасывать их с руки на руку, потом сунул к себе в карман.

Однако уходить он не спешил.

— Ну, а что у тебя за перья? — продолжал он, снимая головной убор с головы связанного индейца. — Жаль, что ты не захватил торжественного наряда со шлейфом, ты бы выглядел

в нем посолиднее. Что ж, будем довольны и этим. Джекман собирает такой хлам. Снесу, порадую его. Он, конечно, жмот, но несколько долларов ему выложить придется. Без меня ему бы и не видать никогда этой штуки…

Из сказанного дакота заключил, что подозрения его были обоснованны. Пустой подвал тоже свидетельствовал о том, что все было подготовлено заранее. Просто невероятно, чтобы такое помещение никак не использовали.

Тут с грохотом ухнула вниз лестница, из толстых березовых жердей, и Рэд Фокс поднялся по ней. Он втащил за собой лестницу и закрыл крышку. Токей Ито остался один.

Было чуть за полдень, и косые лучи солнца падали на пыльный пол подвала. Наверху в доме слышался топот сапог, доносились голоса офицеров, которые хлопотали с фельдшером около Смита. Он все еще не приходил в себя, и его перенесли в соседнюю комнату, уложили на походную кровать.

Через окно узник видел ноги снующих по двору солдат. Слышалась злобная перебранка. Старые солдаты майора открыто выражали свое возмущение. Едва стало темнеть, в казарме поднялся шум, завязалась потасовка. Потом шум и крики раздавались уже во дворе: кажется, Томасу, Тэо и Адамсу удалось, собравшись с силами, вышвырнуть сторонников Роуча.

Когда Токей Ито понял, что уже далеко за полночь и гарнизон погрузился в глубокий сон, он свернулся, как еж, и принялся ощупывать путы на ногах. Они были крепко затянуты, кровь застоялась, и ноги ныли все сильнее и сильнее. Токей Ито попробовал ослабить узлы. После долгих и упорных попыток ему это удалось. Совсем развязать узлы он и не стремился, ведь надо было ждать действий Чапы и пока не возбуждать зря подозрений. Но вряд ли его верный друг мог что-нибудь предпринять в эту ночь. Чапа — Курчавый должен был сначала как следует все разузнать и по-настоящему подготовиться, на это могли, пожалуй, потребоваться недели. И Токей Ито решил поспать, ведь сил терять ему было нельзя.

Проснулся он ранним утром. От колонки доносился шум, грубые шутки, плеск воды: солдаты и вольные всадники умывались. Дакота, как и все его соплеменники, с детских лет был приучен по утрам купаться в реке, плавать, нырять. Ему так нужно было сейчас освежиться, так претила грязь на полу этого подвала — сухая, перемешанная с золой земля…

Наступило время обеда, и крышка люка поднялась. Показался какой-то неуклюжий вольный всадник. Он развязал узнику ноги, дал воды и солонины.

— Теперь мне придется таскаться к тебе каждый день, — с упреком в голосе пояснил он.

Медленно тянулись послеобеденные часы. Токей Ито прислушивался к шумам снаружи, и это было его единственным занятием. То и дело скрипели петли западных ворот. Раздавались громкие голоса, ржали лошади, глухо доносился по земле топот копыт. Когда стемнело и этот шум стих, вождь заставил себя не прислушиваться к голосам прерий, вою волков, шуму реки. Он заснул. Первый день заточения остался позади.

Монотонно и однообразно потекли дни за днями. Слабые лучи света проникали в его подвал, визжал насос на колонке, скрипели солдатские сапоги. Люди болтали, ругались, кричали, приказывали, пели. Индеец научился различать их по голосам, по звуку шагов. Он легко узнавал Томаса и Тэо. Из их разговоров понял, что они

на стороне майора.

Когда наступал обед, угрюмый охранник приносил солонину.

Узник установил, что цепь позволяет ему сделать десяток шагов по полуокружности. И он бегал взад и вперед, усаживался, свертывался в клубок, вытягивался, снова вскакивал. Словом, двигался, насколько это было возможно на цепи и в наручниках.

Потянулись недели, прошел первый месяц. Осталась позади весна, и в подвал пахнуло теплом лета. Хмурый страж больше не заговаривал с ним. А тут вдруг стал оставлять до вечера без еды, забывал приносить воду. Об уборке подвала он уже и думать забыл. Он что-то бормотал себе под нос, сыпал проклятьями, которые, несомненно, свидетельствовали о его скверном настроении, все чаще слышались и бранные слова, на которые белые не скупятся по отношению к индейцам. Он пихал узника, пинал его ногами. Токей Ито все сносил. Он не хотел доставлять белому удовольствия напрасной защитой. Настроение стража внушало ему надежду, что Длинные Ножи терпят в войне поражения и он срывает на нем, беззащитном, свое зло.

— Я знаю, — сказал он однажды вечером, — почему тебе хочется меня ударить. Ваши генералы потерпели поражение от дакотов.

— Ах ты паршивый пес… и кто тебе об этом сказал?! — И он замахнулся на узника котелком. — Собака! Краснокожая собака! Как только подумаю, что ваша шайка погубила генерала Кастера с его людьми, так и хочется свернуть тебе шею! Нет-нет, не радуйся раньше времени! Прежде чем кто-нибудь попытается тебя освободить, мы вздернем тебя. Знай это!..

Вступило в свои права лето. Голоса птиц смолкли, не ржали больше лошади. Все сильнее припахивала солонина, к которой у узника выработалось непреодолимое отвращение. Большая часть гарнизона разъехалась. Неужели Бобер забыл о своем вожде?

Потом задули горячие ветры. Воздух в подвале стал тяжелым. Пахло гарью. Должно быть, где-то в высохшей степи бушевал огонь.

Как-то вечером разразилась сильная буря. Она сотрясала частокол и блокгаузы, в один миг сбросила дощатую крышу с башни. Голоса людей заглушало грозное дыхание прерии. Застучали первые капли дождя, и тут же, словно разверзлись небеса, обрушились потоки воды. Двор был мгновенно залит. Вода хлынула через оконце в подвал, перемешалась с пылью.

Но сколь быстро налетела непогода, так же скоро и миновала. Не более двух минут лил дождь. Улегся и ветер. Умиротворенно булькали падающие с крыши капли. Люди отважились выйти на улицу и шлепали сапогами по воде. Вода со двора сходила: струя, бьющая в подвал, становилась все тоньше и тоньше. Токей Ито вдыхал посвежевший воздух; живительная прохлада проникала теперь и сюда, лаская его измученное оковами тело.

К вечеру открылась крышка люда. Была опущена лестница, и по ней затопали тяжелые сапоги. Сапоги не его стража. Дакота не сводил взгляда со спускавшегося, пока не появилась белокурая голова. Адамс! Этот человек был ему известен. Смутная надежда затеплилась в душе. Вольный всадник принес воду и солонину.

— Ну вот, — сказал он, — Томас и Тэо все подготовили. Они мне просто все уши прожужжали, что знают тебя с детства и что нужно тебя освободить. — Он полез к себе в карман. — Вот тебе напильник. Надо распилить звено цепи. Она не толстая, и к полуночи ты справишься. Томас связался с воинами Бобра. Они предпримут ложную атаку и отвлекут охрану. Бобер тем временем проскользнет в западные ворота и через окошко к тебе в подвал. Он поможет выбраться. На сторожевой вышке буду я, в первом дворе у ворот — Тобиас, вахту у лошадей после полуночи несут Томас и Тэо. Я думаю, все будет в порядке. Ты готов?