Токсичная книга
Шрифт:
История знакомства человека с адом достаточно продолжительна. Через литературу, через искусство, через образы кинематографа и компьютерных игр человек открывает для себя двери в это бесконечное пространство. В пространство боли, смерти и страха. В пространство дискомфорта. Он заигрывает с Дьяволом и показывает ему, что в этом мире уже достаточно зла, достаточно ужаса и новых его проявлений уже не требуется. Но это достаточно поверхностное мнение, так могут размышлять люди, которые не слишком-то задумывались о состоянии человека в аду. Искушения, боль, сомнения, ужас, страдание – всё это характеристики ада. Большого чужеродного мира, в котором человек оказывается не по своей воле. Пространства, в которое он вовлечён извне, в которое он извергнут после неизбежного предательства любящей материнской утробы. Аналог момента перехода в ад – рождение. И рождение – для многих светлое и замечательное событие – всего лишь завуалировано таковыми определениями. Это огромное давление матки на плод, это отторжение и разрыв связи ребёнка с матерью, это насильственное выселение, приводящее к первой детской истерике и к первому подсознательному чувству предательства, которое со
Глубокая связь между рождением и смертью в нашей бессознательной психике логична и легко понятна. Она отражает тот факт, что рождение представляет собой событие, потенциально или актуально угрожающее жизни. Ребенок и мать могут на самом деле лишиться жизни в ходе родов, и дети могут быть рождены болезненно посиневшими от удушья, или даже мертвыми или нуждающимися в реанимации. Процесс рождения также включает насильственные элементы в форме атаки плода маточными сокращениями, также как и отклика плода на эту ситуацию. Эта реакция принимает форму бесформенной ярости биологического организма, чья жизнь находится в серьезной опасности. Страдание и угроза жизни приводят плод в беспокойство. <…> Тот факт, что плод на последних стадиях родов часто сталкивается с различными формами биологического материала – вагинальными выделениями, кровью и даже мочой и фекалиями, несет ответственность за скатологический аспект перинатального символизма.
Так прохождение через чистилище даёт нам личность, которая будет обязана становиться сильной и жить дальше в условиях всех вышеперечисленных реалий ада, чтобы провести через тот же психологический ад своих детей. Но страх – это всего лишь реакция. Такая же естественная, как и боль. Страх и Дьявол – результаты работы мозга. И тот, кто везде ищет ужас и Сатану, имеет с ними не только определённые проблемы, но и тесную связь.
Ганс Рудольф Гигер в «Лабиринтах».
Всё живое, что мы сейчас видим вокруг себя, в один прекрасный отрезок времени произошло из неживого. Из мёртвого. Что-то произошло во Вселенной, что заставило мёртвую деталь для будущих многоклеточных организмов функционировать в неком странном полуживом состоянии. А потом, рано или поздно, случился первый вздох. Такие банальные вещи когда-то были величайшими прорывами в истории жизни. Превращение мёртвого в живое. Не воскрешение, но какое-то удивительное чудо.
Моря наполнялись существами, которые ели друг друга поедом, охота велась в полях и лесах. В воздухе. Так было, пока не пришёл человек. И природа немного замерла, не понимая чего ожидать от него. Но он оправдал ожидания. Разбитые черепа и пульсирующий вишнёвый человеческий сок заливали всю историю нашего существования. Некогда насилие и боль очень удачно использовал великий Босх для создания атмосферы своих полотен. Потом тем же самым занимались режиссёры в двадцатом веке, писатели, ранее которых был Великий и Ужасный Лавкрафт, полностью подтвердивший все самые худшие опасения относительно деградации народов. И всё это происходило, как кажется, для того, чтобы «Малыш» и «Толстяк» уже вывалились из бомболюков прямо на Хиросиму и Нагасаки. Ужасающие новости с места событий. Радиоактивный ветер льётся с экрана, и маленький пятилетний мальчик уже не может оторвать себя от монитора. В его голове проносятся картины боли и страданий, он понимает, что человечество готово себя уничтожить. Сегодня. Сейчас. И что оно находится уже в состоянии агонии, если безумствует в таких масштабах.
Потом появится первый череп. Отец-аптекарь принесёт его с работы, и маленький Ганс навсегда влюбится в кости. В итоге, кости – это всё, что останется от нас. Символ окончательной смерти и доказательство того, что мы когда-то были. Поэтому Гигер регулярно посещает местный «розовый холм», который располагался на месте старинного судилища, служившего некогда для казни преступников. И вот маленький мальчик уже копается в земле, находит и сличает кости некогда ходивших по этой земле живодёров, головорезов и мошенников. Отбирает лучшие экземпляры и тайком проносит их домой, аккуратно складывая под кровать. А позже, в ещё достаточно юном возрасте, будущего художника заинтересует устройство гильотины. Он соберёт одну такую дома – отдаст плотнику все нужные замеры. Только вот лезвие, конечно же, взять будет негде. Гильотина – это, в каком-то смысле, машина времени. Красная кнопка, которая помогает тебе выключить все каналы происходящего. Остановить несправедливость, которая творится вокруг. Прекратить боль. Слиться в одно со смертью и больше не бояться. Ведь страх – это то, что окружает нас повсеместно. Люди не могут жить без страха. Это – реалии наших с вами будней. Они обусловлены тем, что мы – чужие в этом мире. И он для нас, урождённых внутри чрева другого живого существа, чужд. Да, мы формируем его, но всегда пытаемся вернуться обратно, подсознательно понимая, что именно там можем чувствовать себя в полной безопасности. Что именно там наше настоящее место, а всё, что происходит вокруг, просто дом безумия, в котором люди ищут двух вещей – секса и смерти.
Если в сексе скрытое мужское удовольствие проявляется в форме возвращения в свою «естественную» маточную среду обитания, то женщина во время акта соития, несомненно, принимающая сторона, которая может за всей своей ежедневной слабостью и болью пребывания в пустом мире почувствовать себя дарующей успокоение и психологическое укрытие, архетипической заступницей. Впрочем, характер этой заступницы
Кто-то скажет, что всё это выглядит достаточно грубо, что человек – это мудрость и сознание. Но наш сегодняшний герой вполне согласился бы, что человек – это, в первую очередь, механизм. Механизм, склонный к самокопированию, проявляющий свои автоматически настроенные чувства и эмоции чаще, чем думает каждый из нас. Человек – это подверженная порче машина, наделённая сознанием. У него есть всё, что положено иметь машине. Внутри него заключена смерть, которая гнездится в вынужденном износе одной или нескольких деталей. Когда произойдёт эта поломка – нам неизвестно. Но не пугайтесь – существует некий автосервис, который меняет человеку трубки, моторы и клапаны. Тогда функционирование продолжится. На какой-то срок. Пока масло не забьёт очередной переходник. Именно поэтому создания нашего сегодняшнего героя, отображённые на его картинах или в кинематографе, так пугают и восхищают нас. Человек боится не фантазий, он боится реалистичности, которая добавлена в эти фантазии. Происходит узнавание в чудовище своих черт. Потому, вывернутые на всеобщее обозрение трубки и детали, влагалища и фаллические образы, очевидная «технологичность» в эротических картинах и «человечная» сторона биомеханоидов Гигера всегда приковывает взгляд. Поршни двигаются ритмично. Соитие происходит бездушно. Выполняется заложенная программа. Цель достигается.
Человеческий психоз достиг такого масштаба, что коренной потомок обезьян, сошедший с ума примат, заигравшийся в собственном магическом театре, начал полностью отрицать свою животную натуру. Своего Бога он заключил в понятие веры, а своему Дьяволу сделал самый невообразимый подарок – знание. И из века в век он проходит искушение знанием, которое может подорвать веру. Не существует более безумного существа, которое, несмотря на всю свою беспомощность, мнило бы себя настолько талантливым.
Тот, кто вооружён знаниями, пониманием и логикой, может осознать, что человек – страшное существо. Человек – это обезьяна, которая хочет оторвать себе хвост и с ужасом наблюдает за его отрыванием. В природе нет механизмов, которые равны человеку по степени его безумия. И поэтому их нужно было создать.
И с самого детства мальчик, который играл с тенями и придумывал своих персонажей в контексте более чем грамотно созданных, окутанных Тьмой миров, отличался незаурядностью мышления, поведения, выдаваемых на холстах образов. В возрасте 19-ти лет Гигер публикует ряд своих работ, объединённых в цикл «Atomkinder», который сразу же пробьётся в несколько подпольных журналов. Но до признания и успеха ещё далеко. Первой действительно серьёзной работой Гигера станет цикл образов, объединённых под названием «Necronomiсon», ставший оммажем гению циничного Лавкрафта. В это время Гигеру уже 37. Он определился в своём стиле и всё те же тёмные голоса, которые послали ему видение атомных детей, уже ломаются и грубеют, оскаливаются зубастыми пастями и диктуют свою волю художнику, заставляя на ночь приставлять к дивану мольберт и холст. Или, как минимум, бумагу и карандаш. Потому что теперь они приходят во сне. В бесконечных кошмарах Гигера, о которых позже будут рассказывать близкие и друзья художника. Теперь они принимают очертания и нечеловеческие вовсе. Атомные дети растут. Растут на благодатной почве – их создатель многое сделает для взросления своих образов. Скормит свои гениальные пальцы Тьме до крохи – станет собирателем оккультных предметов, имеющих отношение к Чёрным Мессам, будет стараться всё чаще проводить время в домах с дурной славой – классических прибежищах привидений и прочих мерзких сущностей. Отдельное увлечение, конечно же, посмертные маски, в числе которых маска его старого приятеля Тимоти Лири. Посмертная маска некогда выполняла роль ориентира для душ, которые имеют право вернуться в своё тело. Ведь ничто не вечно. Человек в гробу гниёт, как раздавленный апельсин. Остаются только кости, которыми Гигер также безумно восхищается. Он оформит берцовыми костями и человеческими черепами свой «Гигер-бар». Очень радушное, тёплое заведение, хозяин которого незадолго до смерти скажет, что ему не хотелось бы быть кремированным. Что ему хотелось бы оставить свои кости в земле. Ведь эта могильная романтика так прекрасна, верно?
Там, где жизнь переплетается со смертью, там где Эрос и Танатос неразрывно связаны, возникает Великая Химия Жизни. И образы, как кажется, абсолютно нечеловеческие, предстают перед нами препарированными, с извлечёнными на поверхность эмоциями и стремлениями к могиле, к конечности своей странной и такой необычной жизни. В своё время, при знакомстве с творчеством графа Лотреамона, Гигеру в память запала одна фраза великого циника: «Прекрасно, как случайная встреча швейной машины и зонта на анатомическом столе». И этот образ – сплав живого и неживого, – породит всё то многообразное великолепие, коим теперь запомнится автор этих нетленных видений. Точки зрения многих современных психологов раскрывают в образах Гигера не только то, что видят школьники – мрачняк и секс, – но нечто более глубокое. Тимоти Лири так определит его опыты: