Только для девочек
Шрифт:
— А сейчас в больнице есть сомнамбула? — спросила я у Олимпиады Семеновны.
Она на минутку замялась, а затем ответила:
— Есть.
— Кто?
— Этого, Оля, я тебе сказать не могу. Это относится к той области, которая называется «врачебная тайна».
— Почему?
— Сомнамбулизм лечат. В конце концов, это такое же нервное заболевание, как всякое другое.
И вот, этой ночью, я увидела, как вдруг обе больничные легенды соединились в одной фигуре.
Спала я плохо, настороженно, часто просыпалась, и когда скрипнула дверь, я приоткрыла глаза.
В палату вошла высокая фигура в белом халате и с марлевой маской на лице. Медленно и тихо ступая, она подошла к Вике, прикоснулась к ней рукой и прошептала:
— Это — я.
Вика подняла голову.
— Что тебе нужно?
— Пора поговорить.
Это был Олег. Кент.
— Не о чем нам говорить. Ты меня не пугай. Я тебя не боюсь. Хватит.
— Атас, — прошипел Кент. Впоследствии я узнала, что на воровском жаргоне это слово значит «осторожно». — Тебе не меня надо бояться, а милиции. Если я загремлю, и ты сядешь на якорь. — Сесть на якорь значило попасть в тюрьму на большой срок.
— Лучше в зону, чем с вами. Только инспектор сказал, что за мной чисто.
— На пушку берет… Вика, — вдруг нежно и мягко прозвучал голос из-под марли. — Я ж у тебя — первый. И тебе без меня — не жить. Я рву когти — это обозначало «удираю отсюда». — И сразу тебя заберу. Похиляем на Кавказ. Королями будем. Молчи только. А то — крантик, — на этом воровском жаргоне «крантик», как я узнала впоследствии, означало «смерть за измену своим». — Или фары помоют, — это невинное выражение обозначало удар по глазам лезвием бритвы. — Железку захотела?
В руке у Кента блеснула узкая стальная полоска ножа.
И тут я совершила самый смелый поступок за всю свою жизнь. Я — завизжала. Я никогда не представляла себе, что человек способен издавать такой громкий звук. Это был совершенно оглушительный визг, резкий, страшный и длинный. Он был громче, чем рев пожарной сирены.
Кент испугался. Он очень испугался, выдернул у Вики из-под головы подушку, бросился ко мне, накрыл меня подушкой и навалился сверху.
Я стала задыхаться, но тотчас же раздался такой же визг, как тот, который Кент заткнул во мне подушкой. Визжала Юлька. По-видимому, все девочки, независимо от возраста, способны в минуту большой опасности издавать такой нечеловеческий звук, только сами даже не догадываются об этом.
Кент бросился к двери, но ему не удалось уйти. Наташа, в развевающейся ночной рубашке, похожая на амазонку, бросилась ему навстречу и так вцепилась в него, что он свалился на пол, а в дверь уже вбегали люди. Медсестры и врачи, взрослые и ребята. И за ними милиция. Сразу несколько человек. И наш знакомый инспектор Загоруйко.
— Успели, — сказал инспектор с облегчением.
А затем появился перевязанный и счастливый Фома. И с ним Володя, который остался на ночь дежурить возле друга.
Вика улыбнулась Фоме, а Володя смотрел на меня обрадовано и обеспокоено.
И у меня в душе что-то запело чисто, весело и негромко, словно включили по радио за стеной мою любимую песенку о девочках. Не обо мне. И не о Вике. Не о Наташе. А обо всех девочках. И только для девочек.
Жила на свете девочка, Ее давно я знаю: Она была хорошая, Она была хорошая, Она была хорошая, Хотя была плохая…1966–1986, Киев.