Только не для взрослых

Мартин Ида

– Надоест.

Мои пальцы, машинально поглаживающие его руку, остановились на запястье:

– А может, ты бы хотел прожить свою жизнь заново и что-нибудь в ней изменить? Что-то исправить или предотвратить? Раз уж мы считаем, что это по-настоящему волшебное желание.

– Исправить хотел бы, а вот жить заново – точно нет, – не раздумывая ответил он. – Зачем? Мне никогда не было лучше, чем сейчас.

В забегаловке рядом с кафе мы купили печеную картошку с разными наполнителями: грибами, сыром, красной рыбой, курицей

и зеленью.

Все это было горячим завернуто в фольгу и так ароматно пахло, что всю дорогу, пока ехали домой на метро, мы ловили на себе голодные взгляды пассажиров.

Амелин обожал картошку. Я теперь тоже.

Ребята, Артём и Макс, с которыми жил Костик, уехали на пару дней за город, предоставив нам редкую возможность побыть вдвоем не в общественном месте.

Квартира у них была большая, трехкомнатная, с хорошим ремонтом и очень чистая. Ни за что не скажешь, что в ней живут трое парней. Убирались, конечно же, не они, но то, что Артём за этим тщательно следил, впечатляло.

Ели в комнате, сидя на ковре, с тарелками на коленках, а на низеньком журнальном столике стоял ноут, на экране которого крутились музыкальные видеоклипы.

Мы смотрели их и прикалывались над певцами с самовлюбленными искусственными лицами, над нелепой одеждой, глупыми текстами песен и пафосными сюжетами.

Это было весело и позволяло посоревноваться в сарказме не обижая друг друга.

Мне нравилось видеть, как Амелин смеется над пустяками, как по-мальчишечьи забавляется, весело шутит. Как гримасничает и дразнит меня. Нравилось, что в последнее время он все реже погружался в себя и стал намного спокойнее. Его словно отпускало. И то, что он поселился здесь, определенно сыграло в этом не последнюю роль.

У нормальных людей близость начинается с нежностей – поцелуев или прикосновений – у нас же всегда все начиналось с потасовки: шутливой дружеской возни или принципиального противостояния вроде драки подушками. Подобные баталии проходили бурно и длились до тех пор, пока пожар не разгорался до такой степени, что причина, по которой он начался, уже не имела значения.

Как правило, верх одерживал Костик, и мне приходилось подчиняться, но бывало так, что побеждала я, и тогда он охотно подыгрывал, изображая жертву: стонал, молил о пощаде и смешил меня в самые неподходящие моменты.

Телефон Амелина зазвонил, когда, уложив его лицом вниз и надавив коленом на позвоночник, я пыталась связать рукава толстовки у него за спиной.

– Выключи его, – попросил он.

Не поднимаясь, я с трудом дотянулась до дивана и, подцепив двумя пальцами, выудила трубку.

– Мила, – прочитала вслух. – Вы общаетесь?

– Нет, – сдавленно выдохнул он под моей тяжестью.

– Тогда зачем она звонит?

– Откуда мне знать? Я же не отвечаю ей, глупенькая.

– Вот и не отвечай. – Отшвырнув телефон обратно на диван, я уселась ему на спину. – И где же она сейчас живет?

– В Подмосковье где-то.

Мила была его матерью, но формально

ее лишили родительских прав незадолго до его совершеннолетия. Так что б'oльшую часть жизни Костик прожил с ней и натерпелся всякого. Нет, она сама и пальцем его не тронула, но регулярно приводила в дом злобных, отвратительных мужиков с садистскими наклонностями. Всех подробностей я не знала, Амелин отказывался об этом рассказывать, но его спина, покрытая шрамами от побоев и жутким ожогом, говорила сама за себя.

Прошлым летом у него умерла бабушка, оставив ему квартиру и дом в деревне. Мила с этим никак не могла смириться и давила Костику на совесть до тех пор, пока он не переписал на нее дом, который она сразу же выставила на продажу. Квартиру же пришлось сдавать.

Я ничего не слышала о Миле с лета, а объявлялась она, только когда ей что-то было от него нужно.

– Ты же не думаешь, что она просто соскучилась?

– Не думаю.

– Хорошо.

– Тоня, – он нетерпеливо подергал плечами. – Ты будешь мучить меня дальше?

– Я тебя не мучила!

– А что же ты делала?

– Пыталась объяснить, что твоя шутка про женскую логику несмешная.

– Тогда почему ты смеялась?

– Потому что ты мной манипулируешь. Это, кстати, тоже тебе нужно объяснить.

Однако настроения продолжать игру больше не было.

Освободив Амелина, я переползла к дивану и привалилась к нему спиной.

– Перезвонишь ей?

– Не собирался. – Он повернулся на бок и, подперев голову рукой, уставился на меня: – А надо?

– Тебе стоит сменить симку.

– Зачем? В звонках из прошлого нет ничего опасного. Они безобидные как тени. А тени означают, что там, где ты, есть свет.

– Для меня, Амелин, твои тени чернее этой самой картины, – я кивнула на стоявшее на комоде «Место на кладбище» и задумалась: – Почему все-таки Гаврилович для обозначения покоя выбрал именно черный цвет?

– А ты знаешь, что черный – это не цвет? – Костик сел по-турецки. – Ну, то есть это ученые так считают. Ведь его нет в цветовом спектре. И когда мы видим черный, это означает, что мы просто ничего не видим.

– Значит, я сейчас не вижу ни эту картину, ни твою кофту, ни твоих глаз?

– Ты видишь отсутствие их цвета.

– В этом есть какой-то особый философский смысл? Потому что если он есть, то я его не понимаю.

– Наверное, есть. – Амелин пожал плечами. – Я специально не думал.

– Подумай, – назидательно сказала я. – А потом смени симку.

– Вот именно это и называют женской логикой. – Он кинул в меня скатанный из фольги шарик. – С нетерпением жду твоих разъяснений.

Его широкая улыбка сияла. Резко подскочив, я бросилась на него. Но он, тут же обхватив меня, перевернул на лопатки и прошептал прямо в лицо:

– Смысл покоя в отсутствии чувств.

Глава 2

Никита

К восемнадцати с половиной годам моим главным открытием стало то, что самое удивительное и непредсказуемое в жизни – это сама жизнь.